Шуньята под соусом демиглас

– Четырнадцать, придурок. Но спасибо за комплимент, – пораздумав, добавила она, опустившись рядом. – Значит, до самой старости буду молодой и красивой. Как Моника Беллуччи, только без ботокса.

Девчонка говорила с какой-то странной недетской саркастичностью, которая ей совсем не шла. А ещё смотрела на меня пристально, не отрываясь, сверля взглядом немигающих тёмных глаз. Так, будто хотела понять, что я за человек, стоит ли мне доверять.

– У тебя красивые волосы, – вдруг сказала она. – Можно потрогать?

Я, удивившись этому контрасту, рассмеялся. Она отчаянно пыталась казаться старше своих лет, но по-прежнему оставалась восторженным ребёнком. Милая забавная малышка. Думаю, вы решили то же самое, когда увидели её в первый раз.

– У меня никогда таких не будет, – с грустью вздохнула она, несмело запуская пальцы в мои волосы. И добавила: – Хуёвая из меня всё-таки Принцесса, да?

– Не ругайся.

Ума не приложу, зачем я это сказал. Как-то машинально вырвалось. А вы же знаете, я-то базар вообще не фильтрую, не обращаю внимания ни на свою, ни на чужую речь. Это всё херня, важны не сами слова, а их суть, вот что мне кажется. То есть я всегда думал, что буду последним человеком на земле, который полезет к кому-нибудь с нравоучениями. Но мне физически было больно слышать, как матерится девчонка с милой кличкой Принцесса, понимаете? Хотя я её не знал, понятия не имел, что она за человек, и всё такое.

– Почему? – Принцесса насмешливо изогнула бровь. – Тебе можно, а мне нет? Это, между прочим, эйджизм. Ты думаешь, что право на использование ругательств выдаётся при достижении определённого возраста, а до этого момента человек живёт в блаженном незнании, в первозданной божественной чистоте?

Вот так она и сказала, клянусь. Именно эту фразу выпалила, на одном дыхании, не задумываясь над подбором слов. И у меня слегка вытянулось лицо.

– Тот, кто связан чувством собственной важности и ограничениями своего разума, может быть играючи побеждён даже ребёнком, – заметила Васиштха.

– Сдаюсь, – сказал я, подняв руки. – Ты выиграла.

– Тогда на правах победителя я заплету тебе косички, – Принцесса снова потянулась к моим волосам. – Хочу, чтобы ты был похож на эльфа.

Я чувствовал себя очень странно. На меня опустилась неясная безмятежность. Казалось, будто в волосах появились нервные окончания, и ощущалось каждое прикосновение пальцев Принцессы – тёплых, чуть влажных от пота. Она с ногами забралась на диван и с выражением глубокой сосредоточенности принялась перебирать мои пряди, как парикмахер-стилист.

– Так что ты тут делаешь? – наконец задал я давно терзавший меня вопрос. – Где твои родители?

– Об этом можешь не волноваться, – флегматично отозвалась Принцесса. – Они даже не заметят, что я ушла. Лет через двадцать, может, вспомнят, когда мой труп покажут по телику. А сюда, – и разделила прядь на несколько частей, – пускают всех подряд. Очень удобно.

Она на мгновение замолчала и, склонив голову набок, неожиданно спросила:

– А что означает твоя татуировка?

Я не сразу понял, о какой именно идёт речь. Закатал рукава рубашки, продемонстрировав забитые предплечья.

– На шее, – пояснила Принцесса. – Но про эти тоже расскажи.

В глазах её блестело такое искреннее любопытство исследователя, что мне стало неловко говорить правду. Но врать я всё-таки не любил, поэтому признался начистоту:

– А… да ничего они не означают. Просто красивые картинки.

Хотя насчёт «красивых» я, конечно, погорячился. Татухи были дурацкими и кривыми, с рваными контурами, выцветшими на солнце. Но всё-таки, несмотря ни на что, играли очень важную роль в моей жизни: напоминали о том, что в семнадцать лет я был малолетним долбоёбом.

– Мой отчим, – сказала Принцесса, переплетая пряди, – говорит, что татуировки делают только пидоры.

Я задохнулся от возмущения. А она искривила губы в ехидной усмешке:

– Кому, как не ему, знать. У него у самого три партака. – И снова посерьёзнела: – Это либо очень тонкая самоирония, либо двойные стандарты. Почему люди такие странные? – вздохнула Принцесса, обращаясь не ко мне, а к какому-то невидимому собеседнику, от которого не ожидала ответа.

Но я сказал:

– Люди не странные. Просто иногда очень глупые.

– Именно это и кажется мне странным.

А я слушал её, позволяя возиться с моими волосами, и думал, что удивительно совсем другое. В иных обстоятельствах мы никогда не начали бы разговор, но сейчас сидели и болтали как ни в чём не бывало. Где-то позади бесновалась пьяная толпа, ревела музыка, а мы – четырнадцатилетняя девчонка и бродяга – вели глупые разговоры, не имевшие никакого отношения к происходящему, и были отстранены от всего мира. Эта мысль выносила мне мозг.

– Кстати, а почему тебя называют Принцессой? – спросил я. – Что-то не вижу твоей короны.

Она даже не улыбнулась. Лицо её по-прежнему было задумчивым и по-взрослому серьёзным.