Шутить и говорить я начала одновременно

Большего мне не требовалось, я тут же взорвалась.

– Свинья! – с возмущением крикнула я. – Ну и что, если тебе ни к чему. Нельзя же думать только о себе! Ты не пуп земли!

Муж еще сдерживался, но тоже начинал закипать.

– А почему я должен считаться с тем, что кому-то хочется со мной пообщаться? Я человек занятый, времени у меня мало.

Меня понесло. Думаю, дядя Юзик был лишь поводом, я всей душой восстала против эгоизма и себялюбия.

– Он же старый человек! – орала я, не помня себя. – Что ему еще в жизни осталось? Одно удовольствие – поговорить с молодым идиотом, у которого еще вся жизнь впереди! Только ты один и можешь доставить старичку радость, так нет же! Тебе на......ть на то, что человек в тебе нуждается, хотя тебе самому от этого никакой пользы! Мог бы хоть раз в жизни сделать такое, в чем нуждаются другие, не для себя, любимого. Часок своей бесценной жизни потратить, сделать приятное старому человеку, хоть немного скрасить его последние дни! Так нет же, ему, видите ли, это «ни к чему»!

Слова «лично мне это ни к чему» муж повторял часто, и всякий раз у меня от ярости темнело в глазах. И вот теперь все вылилось наружу. Ссорились мы, как я уже сказала, всю ночь, и к утру муж не столько переубедился, сколько дал себя уговорить. Ведь он в общем-то был человеком хорошим и порядочным, с добрым сердцем, и до этого сердца случалось достучаться, если удавалось соскрести внешнюю шелуху. Соскрести же было нелегко, эгоцентризм, унаследованный от предков, пустил глубокие корни, впивался в сознание когтями и клыками. В конце концов вроде бы я достучалась до сердца.

– Ты права, – сказал муж. – Я и в самом деле вел себя по-свински. Как только приедем, сходим к дяде Юзику.

А вот эти черты характера мужа я ценила. Ценила его умение выслушать аргументы и не побояться признаться в собственной неправоте. Только уж слишком тяжким трудом достигался такой результат, куда там шахтерам с их работой в забое!

К дядюшке Юзефу мы отправились сразу же по приезде, но, поскольку наш визит пришелся на именины, в доме были другие гости и дядя не мог полностью предаться беседе на любимую тему. Так и остался неудовлетворенным, мы обещали прийти еще не раз, но так и не пришли, причем уже не по вине моего мужа.

Возвращаясь в Варшаву после памятного отдыха в горах, я пережила сильное потрясение. Ехала я в одном купе вместе с сестрой мужа Ядвигой и ее маленькой дочерью Марысей, которой в ту пору было полтора годика. Места нам в спальном вагоне достались верхние. На одной полке спала я, на другой – Ядвига с Марысей. Я всю жизнь не могу спать в поездах, ну не то что совсем не могу, но сплю плохо и часто просыпаюсь. И тут я проснулась, почувствовав, как мимо меня что-то пролетело. Услышав полный ужаса возглас Ядвиги «Езус-Мария», я вскочила. Оказалось, Марыся свалилась на пол. Как это произошло, уму непостижимо. Спала она у стенки, причем мать еще придерживала ее рукой. И все-таки неимоверно живому, вертлявому ребенку удалось как-то извернуться, и, оттолкнувшись от стенки, как пружина, девочка перелетела через мать и шлепнулась на коврик на полу. Дрожащими руками подняла мать неподвижного ребенка, который не реагировал на окружающее. «Убилась насмерть! – подумала я с содроганием. – Господи милостивый!..»

Ничего подобного! Марыся не только не убилась насмерть, но даже не ушиблась. Более того, даже не проснулась, продолжала спать крепким сном, мы же с Ядвигой еще долго не могли прийти в себя.

( Жить в семье нам было все труднее...)

Жить в семье нам было все труднее. В принципе мои любили Станислава, несмотря на эгоизм и вспыльчивость, он был человеком симпатичным и покладистым. Впрочем, моей матери так не казалось. Он неоднократно заявлял о своем нежелании мириться с ее фанабериями. Ничего удивительного, но мы привыкли, а я уже рассказывала, что и меня выводила из себя дурацкая манера матери посылать в магазин за каждой вещью отдельно. Поначалу муж покорно выполнял тещины требования, но наконец взбунтовался и попросил назвать ему все продукты, которые он должен купить в магазине, потому как во второй раз он в магазин не пойдет. Моя мать, разумеется, заявила, что больше ничего не потребуется, и, ясное дело, через полчаса потребовалось что-то еще купить. Муж проявил твердость характера и в магазин не пошел. Уж не знаю, кого погнала мать вместо него, меня в тот момент дома не было, а вернувшись, я застала лишь отдаленные раскаты отгремевшей бури.

Бури учащались, и как-то, когда она разразилась в кухне, где моя мать и мой муж хватались за топоры (выражаюсь фигурально, топора в доме не было), я вдруг почувствовала, что с меня достаточно, и сбежала из дому. Сбежала, в чем была, не переодеваясь, только накинув пальто, висевшее в прихожей.