Шведский стол [СИ + иллюстрации]

Без всякого сомнения ногайские лошадки были куда менее прихотливы. И могли обходится подножным кормом. Но не когда их в одном месте собиралось СТОЛЬКО. Во время ночных стоянок они как саранча выжирали окрестную траву, которую в этой местности было немного. И все рано нуждаясь в постоянном подвозе фуража. А если предстояло где-то стоять, то эта беда превращалась в натуральный ад.

Конский состав артиллерии, обозов и кавалерии ежедневно потреблял фуража больше, чем вся армия провианта. И воды. Причем многократно больше. По сути вокруг этих лошадей вся лихорадочная возня интендантов и крутилась.

Петру было страшно подумать о том, что творилось бы, если бы его кавалерия шла по старинке — одвуконь. То есть, имея при себе заводного. Это ведь разом на шесть тысяч увеличивало поголовье конского состава. То есть, в сутки расход фуража возрастал бы примерно на пять тысяч пудов сена. И это только сена. А там ведь и овес требовался, чтобы они выдерживали нагрузки, и воды около 40–45 тысяч ведер. Ежедневно.

Раз.

И без того натуральный интендантский ад опускался бы в самое пекло…

Там, в Донских степях это так остро не чувствовалось. Да и он сим вопросом не занимался, доверяя всецело Патрику Гордону. А тут…

— О чем задумался Минхерц, — отвлек его Меншиков.

— О лошадях… — односложно ответил царь.

— А чего о них думать? Красивы чертяки!

— Прав был сын. На ногайских лошадках нам в Европу не въехать. Не армия, а кочующая орда какая-то… Вон — глянь на фургон. На тот, груженый. Видишь две клячи как надрываются. А жрут как взрослые…

Меншиков охотно поддержал разговор.

Лошадей он любил.

А после того, как курировал первый полк улан, так и вообще — вошел во вкус. И даже с подачи Алексея завел свой конный завод. Разводя там коней специально для своего полка. С планами, разумеется, поставлять армии их в целом. Так что идея Петра Алексеевича нашла в нем самый теплый отклик. В комплексе…

Армия медленно выступала в новый поход. Новая военная кампания начиналась. Основные силы двигались от Новгорода к Пскову, чтобы оттуда, опираясь на реку, выступить к Нарве. Иначе обеспечить снабжение такой армии было крайне сложно.

В Ладоге и на Неве же оперировали очень ограниченные силы. Целью которых была оборона. В Павлограде и Орешке. Ну и попытка выдавить шведов с северных берегов Ладоги, ради чего с Азова туда перебросили десять малых галер. Перевооруженных в Москве новыми карронадами вместо старых малокалиберных пушек. А вместе с ними и команды, закаленные в рейдерских операция на Черном море под началом уже вице-адмирала Реда. Старый, опытный морской волк был готов попробовать себя на новом театре боевых действий.

Как оно сложится царь не знал.

По сведениям, которые ему поступали, было очевидно — Карл спешит на встречу. Очень спешит. Утрата двух крепостей на Неве очень больно ударило по его репутации. И он стремился покарать «зарвавшихся русских».

Петр Алексеевич был даже не уверен, что сумеет взять Нарву, прежде, чем Карл явится со своей полевой армией. И тревожился. Буквально всей душой трепетал, хотя виду старался не подавать.

Генеральный штаб всю осень, зиму и большую часть весны прорабатывал эту кампанию. И, в первую очередь, генеральную битву. То так, то этак ее прокручивая. Особенно после того, как были получены самые подробные сведения о ходе битвы при Гамбурге. Фридрих Вильгельм Мекленбургский расстарался. Явно с подачи сестренки — Натальи Алексеевны.

И эти сведения не радовали.

Совсем не радовали.

И опять Петр с грустью вспоминал, как его сын раз за разом пытался убедить его в правильных в общем-то делах. А он ломался, ориентируясь на мнение многоопытных командиров. И своих, и европейских. И как показали те армии? Правильные и многоопытные… Две крупные, превосходящие числом армии Карл разбил быстро и решительно.

Это пугало.

Это буквально выбивало почву под ногами.

Иногда незнание куда лучше… такого знания…

* * *

Алексей играл партию против самого себя в шахматы.

Он нередко так делал.

Партии растягивались надолго. Сложно обыграть самого себя, если не поддаваться.

Постучавшись вошла Арина, присев рядом.

— Может сыграешь?

— Я плохо играю, — улыбнулась она. — Против тебя.

— Льстишь?

— Лесть не имеет смысла, если в ней нет правды. В ней легко уличить. И тогда она оборачивается против тебя. Нет, Алексей Петрович. Ты действительно слишком хорошо играешь в шахматы.

— Жаль…

— Жаль, что хорошо играешь?

— Скучно играть самому с собой. Интриги нет. Кстати, что у нас по поводу заговора?

— Идет своим чередом.

— Обсуждают Матвея Петровича?

— А как же? Редкая встреча проходит без этого.

— Жалеют?

— Кто как. Но в основном сходятся на том, что он поступил очень глупо. Сам погиб и родичей подставил.

— Их тоже жалеют?

— Немного. Все-таки сняли с хлебных должностей, посадили по сути под домашний арест в своих усадьбах, да еще и расследования начали. Радости в этом мало. Но в целом — считают, что они сами по дурости своей подставились. Воровать нужно в меру. А Гагарины брали не по чину. Да еще выходка Матвея Петровича…

— А то, что отец меня избил обсуждают?