Сибирь научит. Как финский журналист прожил со своей семьей год в Якутии

Из Палатки я уехал на маршрутке. Дорога разрезала заснеженные долины, на небе ореол всех цветов радуги. Может, исторически Колымская трасса и была самой страшной дорогой России, но сейчас, в середине зимы, когда снег скрывал изрытые золотоискателями русла рек, она была одной из самых красивых.

Автобус свернул к белоснежным горам, к поселку Талая. Здесь повсюду были здания, украшенные колоннами и куполами в стиле сталинского барокко. Они появились благодаря горячему источнику, из которого бьет 90-градусная вода, насыщенная кремниевой кислотой. Здесь работает настоящий советский санаторий, который вместе с персоналом можно сразу же занести в список охраняемых исторических объектов. Я всегда мечтал принять грязевую ванну, и в Талой мне удалось это сделать.

Я разделся и лег на толстую клеенку. Работница санатория положила на меня горячую лечебную грязь и плотно завернула. В спеленутом виде я потел пятнадцать минут. После процедуры мне полегчало. Жизнь в санатории расслабленная. Все тут по режиму. В распорядке дня особо выделен даже дневной сон – с 14 до 16. Я мог бы не выписываться и, подобно другим пациентам, отдохнуть тут недели три, но впереди у меня было еще 1700 километров пути.

Водитель маршрутки думал, что ведет спортивный автомобиль. Вместо попсы у нас играла классика русского рока. Иногда посреди снежных полей попадались поселки с многоэтажками без окон. Школы и детские сады стояли пустые, как в Чернобыле, и лишь памятники Ленину неусыпно следили за всем. Нигде в России нет такого количества городов-призраков, как на Колыме. Так как эта территория по своим природным особенностям изначально не приспособлена к проживанию большого количества людей, ее опустение сложно считать трагедией. Проблема как раз в другом: не все желающие могут уехать. В Магаданской области работает программа, цель которой в ближайшие годы освободить более 20 поселков и перевезти людей в другое место. В отличие от более южных регионов, того же Владивостока, местное правительство как раз не хочет, чтобы в этих поселках жили люди, его цель помочь населению уехать.

Если присмотреться, Колыма не так уж пустынна. Почти в каждой заброшенной деревне остались по своей воле несколько человек. В заброшенной деревне Мальдяк из стен многоэтажного дома торчали трубы, из них клубился дым. Я вошел в один заброшенный на вид дом и застал там за розжигом угольной печки 42-летнего Константина Трофимова. Он с 1986 года жил здесь со своим отцом Валерием и уезжать не торопился. Причиной тому, конечно же, колымское золото. Трофимовы – независимые предприниматели, у них свой ковшовый погрузчик, бульдозер и устройство для промывки золота. Они числятся в золотодобывающей фирме как изыскатели руды. По закону частное лицо в России не может заниматься добычей золота, но на практике его тут моют в руслах рек все, кому не лень. В мае, когда сюда съезжаются сотни нанятых золотодобывающей фирмой рабочих из России, Украины, Молдовы и Узбекистана, Мальдяк просыпается. Полгода люди вкалывают, словно пленные ГУЛАГа, по 12 часов в день. За это им обещают 5000 евро, узбекам, говорят, платят на треть меньше. «Они приезжают весной, оставляют здесь свое здоровье, а следующей весной деньги опять заканчиваются», – подытожил Валерий.

Соседи Трофимовых, Людмила Старкова и Юрий Иванов, – единственные жильцы второго подъезда, они тоже топили печь. Пенсионеры тоже не хотели уезжать. До магазина 30 километров, автобус давно не ходит, зато летом можно картошку выращивать в парнике. «При коммунистах тут теплая вода шла из крана, а теперь мы свободные», – с иронией заметил Юрий, приехавший сюда в 1980-х. На книжной полке у него стоял портрет Сталина. «Сталин был великий вождь. При нем порядок был».

Звучит жестоко, учитывая, что в Мальдяке находился один из колымских лагерей, из окна видны его останки. Пару лет назад местные нашли черепа, выступающие из земли на обочине. Для них выкопали могилы, поставили крест. Прошлым летом история повторилась.

Воспоминания очевидцев об ужасах колымских лагерей переведены на многие языки. Евгения Гинзбург в романе «Крутой маршрут»[40]

рассказывает о «детском комбинате», организованном для детей женщин-заключенных. Малышей не брали на ручки, редко кто из четырехлеток умел говорить. Варлам Шаламов в «Колымских рассказах»[41] изображает мир, в котором невинных заключенных поставили обслуживать заключенных-преступников, где товарища можно убить из-за свитера и где невозможно не пялиться на еду, которая исчезает во рту соседа. Шаламов уверен, что ГУЛАГ «не укрепляет характер, а растлевает человеческую душу»[42].

Гораздо трагикомичнее Колыму изобразил вице-президент США Генри Уоллес, он описал свою поездку в июле 1944-го[43]. Во время войны США перебросили в Советский Союз с Аляски через Сибирь 8000 самолетов, за них Союз расплатился в том числе и колымским золотом. Уоллес нахваливает развитость региона, ни разу не упомянув лагеря, хотя в реальности все рабочие там были заключенными.