Читаем Сибирская эпопея XVII века полностью

Начало русской колонизации Сибири не случайно пришлось на конец XVI в. Именно к этому времени всем ходом исторического процесса были созданы необходимые предпосылки для выхода России за Урал. В освоении русскими людьми зауральских земель нередко видят продолжение начатого еще новгородцами движения в богатые пушниной «полуночные страны», однако этого недостаточно для уяснения смысла произошедших в конце XVI в. событий: известные издревле районы Северного Приобья так и не стали базой для продвижения в глубь Сибири. Трудность северных (Печорских) путей, их крайняя удаленность от жизненно важных центров страны, невозможность создания в таких условиях на сибирской территории опорных пунктов с постоянным населением — все это обрекло бы на неудачу попытки прочного закрепления за Русским государством формально подчиненных ему с XV в. княжеств Югры.

Положение решительно изменилось в середине XVI в. После падения Казанского ханства открылась короткая и удобная дорога на Урал по Каме: ее притоки близко подходили к верховьям рек бассейна Тобола, а природно-географические условия этого района позволяли закрепиться в Сибири уже более надежно. И правящие круги феодальной России не могли не использовать предоставившиеся им после похода Ермака возможности к пополнению казны, тем более что ее расходы в это время резко возросли, а новые источники пополнения разыскивались с трудом.

Русская пушнина (главным образом соболь) издавна находила практически неограниченный спрос за границей, но во второй половине XVI столетия поставляющие основную часть «мягкого золота» Печорские и Пермские земли стали «испромышляться», в то время как на внутреннем и внешнем рынках спрос на пушнину увеличился в связи с установлением торговых отношений с Западной Европой через Белое море и усилением связей с восточными странами после включения в состав России всего, волжского пути. Сибирь с ее неисчислимыми пушными богатствами привлекала к себе прежде всего охотников до «соболиных мест», а ими, помимо служилых людей и прочих представителей феодального государства, являлись торговые и промышленные люди. Они разведали пути в Сибирь, и они же в первую очередь воспользовались результатами походов «государевых ратей».

Контингент первых переселенцев был вследствие этого довольно пестрым. Кроме издавна отправляющихся на восток «своею охотою» промышленников, в Сибирь шли посланные царской волей служилые люди, которые и составляли длительное время основную массу постоянного русского населения в новом краю. Но московское правительство отправляло «за Камень» не только ратных людей. У русских государственных правителей относительно Сибири, видимо, имелись далеко идущие планы. Вряд ли, в частности, в Москве могли остаться равнодушными к слухам о близости к восточным русским пределам Индии и Китая, прямая торговля с которыми дала бы огромные выгоды. Все большую потребность испытывало растущее Русское государство в драгоценных металлах и иных полезных ископаемых, которые надеялись найти в Сибири. Правящие круги России стремились поэтому не только к простому присвоению пушных богатств Сибири, но и к прочному утверждению на просторах Зауралья.

По государеву указу в сибирские города переводились пашенные крестьяне, призванные облегчить своим трудом снабжение новой «государевой вотчины» продовольствием, а также казенные ремесленники (главным образом кузнецы), часто являвшиеся одновременно и рудознатцами. Помимо «государевых людей», уже с первых лет освоения зауральских земель как «в службу», так и «в посад», и «в пашню» стали ссылать всякого рода преступников (к которым относили и участников антифеодальных выступлений), а также «иноземцев» из числа военнопленных (последних главным образом «в службу»). Ссыльные и в дальнейшем составляли значительную часть отправляемых за Урал, особенно в наименее заселенные, наименее благоприятные для жизни районы Сибири [16. с. 67–71; 18, т. 4, с. 60–61; 125, с. 5–10].

Но конечно же не одна «государева воля» и не одна лишь жажда наживы двигали направлявшимися в Сибирь людьми. Уходя на новые земли, массы «черного люда» пытались избавиться от растущего гнета и феодального произвола, искали лучшие условия для хозяйствования. И практически каждое ужесточение режима феодальной эксплуатации, каждая вспышка классовой борьбы в Русском государстве вызывали в конечном итоге волны переселений в колонизуемые районы, в том числе и на «сибирскую украйну». Поток вольных переселенцев с течением времени все более нарастал и постепенно превысил число лиц, направляющихся в Сибирь «по указу»: именно он в конечном счете предопределил ее прочное вхождение в состав Русского государства.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?
100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Зимой 1944/45 г. Красной Армии впервые в своей истории пришлось штурмовать крупный европейский город с миллионным населением — Будапешт.Этот штурм стал одним из самых продолжительных и кровопролитных сражений Второй мировой войны. Битва за венгерскую столицу, в результате которой из войны был выбит последний союзник Гитлера, длилась почти столько же, сколько бои в Сталинграде, а потери Красной Армии под Будапештом сопоставимы с потерями в Берлинской операции.С момента появления наших танков на окраинах венгерской столицы до завершения уличных боев прошло 102 дня. Для сравнения — Берлин был взят за две недели, а Вена — всего за шесть суток.Ожесточение боев и потери сторон при штурме Будапешта были так велики, что западные историки называют эту операцию «Сталинградом на берегах Дуная».Новая книга Андрея Васильченко — подробная хроника сражения, глубокий анализ соотношения сил и хода боевых действий. Впервые в отечественной литературе кровавый ад Будапешта, ставшего ареной беспощадной битвы на уничтожение, показан не только с советской стороны, но и со стороны противника.

Андрей Вячеславович Васильченко

История / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное