Сибирский фронтир

Сами начальники, понятно, к лодке не побежали, но надавили на подчинённых, и скоро весь лишний народ вывалил из палатки.

–Ну, молодец, что добрался, – сказал я, обнимая Ясютина. – А то говорили, не справишься.

–Так, заплутали мы, – признался молодой капитан. – Поздно к югу повернули, и проскочили дальше на восток.

Он разложил карту и показал, куда его вынесло. Опять, стало быть, Унимак.

–Ну, так это не беда, – сказал я. – Вон и Глотов ту же помарку сделал. А быть может, и я с картами где–то напутал. Всё же два корабля из трёх сбились с курса в одной и той же точке – тенденция, однако.

–Тут вот какое дело, – тихо добавил Ясютин. – Видели мы корабль на том острове. Подойти близко я не решился, несло нас переливом уж больно шибко.

–Корабль? – забеспокоился я. – Чей? Английский, испанский? Быть может голландец какой по Японии промахнулся или наоборот японца унесло?

–Наш корабль, российский, – успокоил Федька. – Зотов утверждает, будто "Николай" это был.

–Ты ничего не спутал? – повернулся я к филимоновскому передовщику.

–Точно говорю "Николай" это был, – заверил Зотов

–Как ты мог его опознать, он же раньше нас от Камчатки ушёл? – спросил Окунев.

–Промышлял на нём когда–то. Потому и узнал издали.

Оладьин кивнул, подтверждая слова Зотова.

–А что с ним случилось, выбросило, о камни побило? – спросил я.

–Мачта вроде на месте была, – ответил Ясютин. – Да и стоял на воде спокойно, не похоже будто течь или пробоина.

–А люди?

–Вот людей не заметил, врать не стану.

–А они вас видеть могли?

–Вряд ли. Солнце садилось уже, мы в тени сопок оказались.

Мы за насущными заботами уж и позабыли про конкурентов, а их вон куда, оказывается, занесло. Что же такое задумал Трапезников? Зачем ему Унимак? Или Дурнев совершил ту же ошибку, что и прочие мореходы? А если вина моя, если наврала карта, то не расстроил ли я тем самым какие–то планы камчатской мафии?

***

Вместе с Чижом мы осмотрели корякский квартал. Жердей поселенцы привезли с собой мало, а потому постройки зияли прорехами. Каркасы шалашей выглядели как карандашные эскизы. Женщины и ребятишки суетились в недостроенных жилищах, пытаясь завесить дыры тряпками и обрывками шкур. Но жалких семейных запасов на всё не хватало. В ход пошли пучки травы и мох.

–До первого ветра, – махнул рукой один из коряков. – Дерево нужно. Искали здесь, на берегу, но без толку. Ваши давно всё собрали. Сейчас вот байдару налаживаем, чтобы на тот берег сплавать.

–Не думаю, что там будет больше, – заметил я. – Алеуты подбирают каждую щепку. До холодов постараюсь достать, а нет, так шкур каких–нибудь раздобудем.

Мне не составило бы труда привезти дерева в любых разумных количествах. Хватило бы и корякам и на хорошую крепость, и с алеутами поделиться было бы можно, ради укрепления дружбы. Но как объяснить людям такие коленца? Я боялся лишний раз доставить провиант для зимовки, не то что стройматериалы. Сто пудов муки и без того вызвали пересуды, хотя напрямую меня об источниках не расспрашивали.

Как раз слухи и натолкнули, в конце концов, на решение. Комков каждый вечер пересказывал их целыми сериалами. Кто–то добавлял в дело мистики, но большинство придумывало рациональные объяснения. Говорили о каком–то особом корабле с припасами, что вышел из укромного устья на охотском побережье сразу же вслед за нами; о схроне с продовольствием, оставленном на соседних островах в прежние годы, чуть ли не экспедицией Беринга; о китайцах, которые забирались порой в северные воды и с которыми некоторые промышленники поддерживали тайные сношения.

Идея с чужим кораблём показалась симпатичной. А что если свалить всё на какого–нибудь летучего голландца или японца? Это могло стать идеальным прикрытием. Связь с иноземцами считалась зазорной в восемнадцатом веке, так же как и в двадцатом. Но кто говорит о связи? Почему бы не представить дело так, будто я нашёл брошенный или разбившийся корабль с погибшим экипажем? И, кстати, необязательно иностранный. Мало ли в прежние времена пропало российских промышленников?

Поразмыслив, я решил культивировать именно этот слух.

Набережная в Нижнем Новгороде была усыпана корабельным мусором, но все более или менее стоящие обломки растащили обитатели трущоб. Бродяги восемнадцатого века принципиально не отличались от бомжей двадцатого и мне кстати вспомнились осаждаемые бомжами пункты приёма металлолома.

Лачуга, где некогда мы с Копыто застали умирающего человека, была занята новым постояльцем. Таким же болезненным мужиком неопределённого возраста.

–Как зовут тебя, православный? – спросил я, присаживаясь на корточки возле входа. Переступать порог этого склепа ещё раз мне чего–то не захотелось.

–Прокопием зовут.

–А где прежний хозяин?

–Помер.

–Давно?

–Да уж третий год поминаем.

Время–то как летит.

–Жаль. Дело у меня к нему было.

–Запозднился с делом, – сказал Прокопий.

–Это не я запозднился, это он не дождался. Хочешь заработать?

Выслушав предложение, тот готов был продать целиком хоть всю лачугу, но мне требовались лишь корабельные части.