Сибирский ковчег Менделеевых

Иван Павлович обиженно поджал губы, попытался уйти вперед, но глаза подводили, и он тут же провалился в сугроб, беспомощно тянул оттуда руки, ожидая, чтоб кто-нибудь помог ему выбраться.

…Тобольская губернская гимназия с годами разрослась и уже давно не вмещала всех воспитанников. Прибавилось и число учителей, закончивших университеты. Но и те, кто не имел полного образования, проработав достаточно долгий срок, не желали подавать в отставку и всеми силами держались за свое место.

Вот и Иван Павлович наверняка бы послужил еще на должности директора, если бы не зрение. Печальнее всего было то, что придется оставить служебную квартиру и вслед за женой и детьми перебраться в Аремзяны. А это значит лишить себя встреч с друзьями и знакомыми и даже не иметь возможности получать письма от родных, поскольку никто эти письма из города в дальнее село не повезет.

Несмотря на плохое зрение, он заметил, что молодые учителя уже давно неодобрительно косятся в его сторону, о чем-то шепчутся по углам, а при встрече с ним небрежно кивают, словно имеют дело с давно отслужившим отставником, путающимся у них под ногами со своими бедами и заботами.

Через несколько месяцев после рождения последнего ребенка он все же решился подать в отставку и весной отправил в Казань на имя попечителя свой рапорт на этот счет. И вот осенью пришел ответ, в котором он освобождался от должности директора за выслугой лет с назначением пенсии в одну тысячу рублей. Неизвестно откуда, но об этой новости вскоре стало известно всем учителям гимназии, включая сторожа Потапыча, который при всем при том об отставке Иван Павловича сокрушался вполне искренне и откровенно. Но предстояло еще сообщить о том во всеуслышание, собрав вместе учителей и надзирателей у себя в кабинете.

В это время к гимназии как раз подходил один из тех завзятых бузотеров, недавно прибывший из Петербурга молодой выпускник столичного университета Василий Львович Лисицын. Завидев убирающего снег сторожа, он обратился к нему со словами:

– Что там Иван Павлович? У себя будут?

– А как же, где ему быть-то, хмурый только сегодня, больной что ли… Болтают будто бы… Ой, не знаю, ничего не знаю, идите, там вам все и скажут. Одно слово, болтают разное…

– И что болтают?

– Да говорю же, не знаю, как и сказать… Он ведь этот год почти совсем ослеп…

– Ты уж скажешь… Служит который год и все ничего, очки носит, а так…

– Курьер нонче был…

– Что за курьер?

– С бумагой от самого попечителя из Казани, не первой раз приезжает…

– И что?

– Да ничего. Слышал, будто плакали потом их превосходительство…

– Ты уж скажешь… С чего бы вдруг…

– От того все, от того…

– Да не тяни, Прокопич, сказывай как есть…

– Будто бы отставку ему привезли из Казани. Не иначе…

– Да не может быть, он же еще… ого-го, орел…

– Орел да уже не тот, перышек-то поубавилось…

– Ну, дальше то что?

– А дальше не знаю, поди известят али седни, али после когда… Все ждут… Хотели занятия отменить да он, Менделеев-то, молчать изволит, а без него как…

– Ой, ничего, от тебя, Потапыч, не добьешься, пойду в аудиторскую, может, там чего скажут, прощай покуда.

– И вам здоровьица, ваше благородие. А чего там узнаете, уж извольте и мне сообщить. Я ж при Иване Павловиче, нашем Менделееве, который годик служу на этом самом месте, он почти всегда со мной, как с родным беседует, а на празднички всегда дарит чем, то листиком бумажным на самокрутки, то шаньгой с капустой, а на Пасху непременно яичко крашенное и целует в щечку. Говорю же, как родного, – от своих воспоминаний он прослезился и грязной рукавицей отер щеку, глянул наверх, где молодой учитель легко взбегал по крутым степеням.

В аудиторской Лисицын увидел педагогов, столпившихся в центре большой светлой комнаты, где возле окон стояли столы, покрытые зеленым сукном, на полках бюстовые фигуры древнегреческих и римских деятелей, мифических героев, а в центре висел портрет императора Николая Павловича; рядом, чуть покосившийся портрет прежнего императора Александра, которого никак не решались вынести вон. Некоторые из учителей курили длинные трубки с чубуками. Все были донельзя оживлены и переговаривались меж собой. Лисицын обратился к ближайшему из них:

– Слухи верны?

– Какие слухи? – испуганно спросил тот.

– Об отставке старика Менделеева?

– Василий Львович, молоды вы еще, а уже, как все старики, в слухи верите. А я слышал, будто вы жениться надумали…

– Это на ком же? – раскрыл тот удивленные глаза.

– Так на нашем Потапыче, вас часто вместе видят, все шушукаетесь о чем-то…

– Алексей Кузмич, позвольте…

– Нет, не позволю, вы всего лишь коллежский регистратор, а обращаетесь к надворному советнику, то есть ко мне, прошу заметить, дворянину, даже не поприветствовав его. Как такое возможно?