Сибирский ковчег Менделеевых

– Извольте заметить, что я дворянин потомственный, а вы дворянство свое через просиженные рейтузы получили на склоне лет, еще даже императором не утверждены и неизвестно, будете ли. Да и потом, знаете ли, у меня диплом императорского университета, а вы после уездного училища в семинарии латынь зубрили: вине, вэри, вита и витийствуете до сих пор. Без диплома! А так, по дружбе с кем-то там, кого и в живых давно нет. Что скажете? А жалованье ваше…

– Ну, знаете, молод вы еще меня уму-разуму учить, а тем более дерзости говорить во всеуслышание! Если вы не замолчите…

– То, что тогда? Стреляться предложите? А ручки-то дрожат. Да хоть сейчас…

– Господа, – раздался голос другого учителя со стороны, где все прекратили разговоры и настороженно смотрели в их сторону, – в такой день…

– А чем он «такой», – выкрикнул, не сдерживаясь, Лисицын, надвигаясь и заставив пятиться пожилого коллегу. – Нет, вы скажите мне, чем этот день от других отличен? Отставкой нашего немощного директора? И кого это удивит? Да ему давно пора у себя на дворе кур кормить, поскольку он куриной болезнью который год болен, – он громко захохотал, но поддержки не встретил. – Дисциплины в гимназии никакой. Окружил себя недоучками, крючкотворами! А что они могут дать? Разве что латынь никому не нужную. Вот передо мной один такой торчит, – он ткнул пальцем в пожилого коллегу, – зато нам, столичным выпускникам, что осталось? Дроби на доске писать для купецких жирных недоумков?! А они им не больно и нужны. Вот если бы…

В этот момент открылась дверь, и в комнату вошел старший инспектор, при появлении которого все смолкли.

– Господа, – объявил он хорошо поставленным голосом, – его высокопревосходительство и кавалер директор гимназии Иван Павлович Менделеев просят всех к нему на аудиенцию. Он имеет честь… – на этом он ненадолго замолчал, пытаясь сформулировать следующую фразу, но затем коротко закончил: – Просит вас заслушать его сообщение. Честь имею…

Все потянулись в коридор, а молодой учитель, проходя мимо пожилого коллеги, изо всех сил наступил ему на ногу, отчего тот присел и громко взвыл, попытался схватить обидчика, но тот ловко выставил свой локоть и заехал тому в лицо, разбил очки, выскочил вслед за остальными в коридор. Пожилой же, уцепившись за спинку стула, остался стоять, поджав под себя больную ногу.

Менделеев, находившийся в своем кабинете, сидел распрямив спину в громадном протертом во многих местах кресле, а вездесущий Потапыч втирал ему в область глаз какую-то мазь ярко-желтого цвета, отчего тот моргал редкими ресницами и пытался поймать сердобольного помощника за руку.

– Фу, смрад-то какой, – отмахивался он, – а точно поможет?

– То, ваше высокоблагородие крысиный жир и от гадюки яд. Сам добывал. Давно только стоит, потому и пахнет дурно. От всех хворей помощь дает, должен и от вашей немощи непременно излечить…

– Поди вон, люди идут…

Потапыч покорно шмыгнул за печку, но из кабинета не вышел, а Менделеев поспешно водрузил на нос очки с толстыми линзами и чуть привстал навстречу входящим учителям.

– Милости прошу, милости, – слегка кланялся он, плохо различая, кто перед ним, скорее ориентируясь интуитивно, чем зрительно. – Все собрались, надеюсь? Ждать больше не будем… Франц Адамович, – обратился он к инспектору, – зачитайте сегодняшнее послание от попечителя Казанского округа, к которому мы имеем честь принадлежать. Прошу…

– Сам-то, поди, уже и буковок не различает, – злобно шепнул стоящему рядом соседу тот учитель Лисицын. Но тот лишь неопределенно скорчил в ответ ему гримасу и, презрительно фыркнув, отвернулся.

– Извольте, – расправив плечи и обведя всех взглядом, начал инспектор: – Его высокопревосходительству господину и кавалеру надворному советнику Ивану Павлову Менделееву, исполняющему должность директора гимназии Тобольска…

– То-то мы не знали, кто он есть, – вновь со злобой в голосе излил свою обиду все тот же Лисицын, – зачитал бы концовку и баста, чего кота за хвост тянуть. Надоело…

Инспектор явно слышал его шипение, но лишь сверкнул взглядом в ответ на шепот и прочел до конца длительное послание, где перечислялись все заслуги Менделеева за время его служения, а заканчивались тем, что «Всемилостливейше повелеваем принять оного отставку. Николай».

– Ого, – крякнул Лисицын, – сам самодержец распорядился, значит, возврата не будет, уже ладно. А кого на его место? – спросил он громко.

– Ждем распоряжение господина попечителя, – высокомерно, не поворачивая головы, отозвался инспектор, – а пока эта высокая честь оказана мне, – и он скромно опустил голову и набожно перекрестился на портрет императора.

– Поздравляем, Франц Адамович, – натужно выкрикнуло несколько голосов, принадлежащих стареньким учителям. В кабинет на ощупь без разбитых очков вошел пострадавший учитель и встал сзади всех, не зная, как себя вести.

За печкой стоял Потапыч. Он тихо всхлипнул и сочувственно, глядя на бывшего директора, перекрестился, прошептав:

– Заступись за него царица небесная…

Меж тем, инспектор, положив документ на стол, повернулся ко всем и предложил: