Сидящее в нас. Книга вторая

Княжескую крепость Риннона-Синие горы лихорадило. Вот-вот в неё вступит навязший у всех в ушах Кеннер Свирепый сын Кендульфа – князя Кенна-Дикий лес. Вступит Кеннером, чтобы тотчас по вступлении получить от еле дышащего верховного священника княжества Риннон-Синие горы новое имя: Риннер.

Традиция глубокомысленная, отточенная веками и незыблемая: имена князя и его княжества едины. Ничто боле не свяжет, не скуёт князя с другим княжеством и его властителем. Отец тот ему, дед, брат – да кто угодно – Кеннер порвёт с ним кровную связь, встав в родоначальный ряд с теперь уже собственным народом. А не порвёт, ему же хуже. Прогонять не станут – сразу прикончат, дабы после, как прогонят, не выпячивал честно завоёванное право перед вновь выбранным князем.

На княжеском подворье готовились с размахом встретить нового властителя. Тот – по слухам – месяц беспробудно пил по случаю водворения бывшей невесты в иную жизнь. Двуликая – это уже не до шуток. Это неподсудно и безвозвратно. Её назад не вытребуешь, ибо Ринда нынче даже не человек. Кто они такие – Двуликие – никто доподлинно не знает. Но всему миру известно: коли баба не чует холода и не рожает деток, она и сама под стать Раанам. Демон в ней поселился и нипочём не отдаст её людям.

Что же до Кеннера, так всё остаётся в силе. У Риннона-Синие горы новая наследница, о чём вот-вот провозгласят во всеуслышание. Едва сойдутся с князем: того тоже спросить нужно. А то вздумает отнекиваться, и тогда дела уж вовсе не туда завернут-заедут. Ох, и нагородила же всем мороки бывшая наследница.

А с неё не спросить: демоны душу вынут, едва заикнёшься, будто их бесценная яхонтовая Двуликая в ответе за причинённое неустройство. Людям самим разбираться со своими бедами за беспорядками. Рааны им не указ, но и не подмога – тяжко размышлял воевода Виргид Длинноус, наблюдая, как устраивают на княжьем крыльце их верховника.

Старик не просто сдал: в чём только душа-то держится. Смерть под его окошком уж какой месяц околачивается, дожидается. Уговаривает старика ввергнуться в жизнь новую, беззаботную. Обратиться в дух, отринуть все земные заботы да боли. Уйти в незримые пределы бессмертия человеческой памяти, где вечно живут не те, кто получал от своей земли, а давал ей сам.

Рун же упрямился: вцепился крошащимися зубами в клятву не бросать свой народ, покуда тот не обретёт покой да благоустройство. Вот, как новый князь займёт своё место в крепости, он и сдаться на милость смертушки. Отдохнёт тогда – от полноты сердца посочувствовал Виргид верховнику.

А тот закончил елозить в кресле, пристраивая больную спину. Благодарно кивнул вдовой княгине Гулде, закутавшей его в лисье одеяло чуть ли не по шею. Улыбнулся малышке Састи, которую вывели на крыльцо, убрав, украсив, как и подобает наследнице. Затем вперил почти потухший слезливый взгляд в Длинноуса, которого потчевал хворостиной, ещё когда тот бегал бесштаным мальчонкой в рубашонке. Выпростал из складки одеяла высохшую руку и поманил его страшенным костлявым пальцем, какому позавидует и сама смерть.

Виргит вздохнул, поднялся с чурбака для колки дров и потащился на зов. Рун просто так не покличет – всё-то у него с закавыкой да вывертом. С тайнами да недоговорённостями. Даже сейчас себе не изменяет. С тех пор, как пару дней назад его доставили в крепость, ни единого слова по делу не сказал.

Зато каждому здешнему жителю подарил по нравоучению с благословением. Ни единого самого завалящего холопа не пропустил. А те и рады стараться: с утра до вечера всё лезут старику на глаза. Благословение того, кто вещает из-под смертного крыла, немногим уступит благословению самого Создателя. Никто достоверно о том не знает, но верят поголовно – усмехнулся Виргид, подгребая к крыльцу.

– Чего еле ноги волочишь? – нашёл силы на ответную усмешку Рун. – Чего соколом не летаешь?

– Отлетался я, – буркнул воевода, покосившись на присевшую рядом с верховником княгиню. – Щас новый князь оставшиеся перья дощиплет, и можно будет меня в яблоках жарить. Сам же меня по молодости гусем борзым дразнил.

– Гусь и есть, – наградил его мутноватым, но по-прежнему насмешливым взглядом Рун. – Всё по углам жмёшься да лоб морщишь. Чего морокуешь, воевода?

– Сам знаешь, – пробурчал тот, теперь покосившись на Састи.

Княжна сидела поодаль на низкой скамеечке и что-то плела на коленках. Всегда светлая ликом да приветливая, сейчас девчонка знакомо набычилась, в единый миг напомнив и своего грозного неуживчивого отца, и такую же язву сестрицу. Риндольфова кровь – передёрнуло Длинноуса. Не дай Создатель, ещё одна синегорская змеища на наши головы. Старшая-то хоть в открытую бунты учиняла, а эта ещё страшней: тихушница. С виду птица-синица, а в душе небось горы огненные вот-вот лавой вздыбачатся. Да кому-то плеснут прямиком в рожи самоуверенные.