Сидящее в нас. Книга вторая

Общая горница была не по-деревенски огромна и светла: высокий потолок, большие окна с хорошим стеклом, а не тем убожеством, что повсеместно вставляют скаредные крестьяне. Две печи, в одной из которых сегодня пекли хлеб, что остывал на широких рушниках, разложенных на длинном столе. В горнице жарища – не продохнуть. Но окна закрыты наглухо. Чем дышит хозяйка непонятно – у Ринды это получалось с трудом.

Но глаза против воли пожирали ближайший каравай. Бабушка Проска заметила голодный взгляд гостьи и заквохтала:

– Небось, голодные, как цуцики! А я и обед ещё не сготовила. Наши-то рано из лесу не вертаются.

– Мне бы хлеба со сливками, – мечтательно проблеяла Ринда, опустившись на лавку в углу стола.

И положила на край столешницы очередную серебрушку.

– А то ж! – обрадовалась подношению бабка. – Это я сейчас мигом. Ты двери-то затвори! Мухи налетят! – всполошилась она, выпучившись на Аки.

Та застряла на пороге: ни туда, ни сюда. Лишь глазюки-бусины катаются горохом, ощупывая горницу. Впрочем, дверь она послушно закрыла: за собой, вернувшись обратно на крыльцо.

– Чего это она? – опешила бабушка Проска. – Никак обиделась?

– Раздышаться пошла, – пояснила Ринда. – Жарко у вас.

– Так ты куртейку-то скидай, – посоветовала хозяйка. – Чай, не в лесу. А к баньке я вам чистых рубашонок выдам. Ваши-то, небось, простирнуть не грех. Ох, чего это я? – вспомнила она, за что её оделили серебром, и кинулась в сени.

Ринда стащила куртку, сложила рядом на лавку. Разломила каравай, уткнулась носом в духмяную мякоть и втянула самый сладкий запах на свете: хлебный. Вскоре перед ней встала плошка со снятыми сливками, и пузо застонало от подзабытого в скитаниях наслаждения. А тут и Аки вернулась, на этот раз присоединившись к подруге. Цапнула хлеб, макнула его в сливки и принялась посасывать, словно младенец, лишившийся мамки – Ринда помогала так вскармливать подкидыша, какие изредка появляются у ворот каждого скита.

Бабушка Проска укатилась из дому, так что таиться вроде ни к чему. Тем не менее, поинтересовалась Ринда осторожным шепотком:

– Думаешь, здесь опасно оставаться? Бани не будет?

– Подозрлительно хорлошо, – пробубнила Аки и добавила: – Тут.

– На хуторах народ не жлобствует, как в больших деревнях, – призадумалась Ринда, вновь окидывая взглядом горницу. – Живут на отшибе. Гости у них редки. Почему бы и не приветить? Ещё и за серебро.

– Баня будет, – сухо буркнула Аки. – За серлебрло-то.

– И что? Хватит темнить, – раздражённо шикнула Ринда. – Мы уходим или остаёмся?

– Трлевожно, – пожаловалась Аки, зябко поведя плечами.

– Ты что-то чуешь? – встревожилась Ринда, отложив недоеденный хлеб.

Чему-чему, а неподражаемой чуйке подруги она верила безоговорочно.

– Не-ет, – протянула чучелка, склонив голову набок и потеревшись виском о плечо. – Но трлевожно.

– Значит, покупаем, что дадут, и уходим, – вернулась к Ринде расчётливая решительность, усыплённая сливками.

– Во дворле спокойно, – попыталась успокоить своё сердечко Аки. – Дед под навесом. Чего-то возится. Парленёк в погрлеб залез. Сама видела, – она подскочила с лавки, прилипла к оконному стеклу и убедилась: – Баню затопили. Вон дымок появился…

– Хватит нудить, – поморщилась Ринда. – Решили уже: уходим.

– Помыться надо, – как-то непривычно жалобно проскулила чучелка. – Всё чешется.

– Ещё как чешется, – поскребла Ринда не подбородок, а бочину. – Ладно, – сдалась она. – Быстренько помоемся, и уходим. Париться не станем, только ополоснёмся. А потому и баню нам протапливать не надо. Так и скажем хозяйке, дескать, жутко торопимся. Станет уговаривать задержаться, значит, дело нечисто. А безропотно соберёт в дорогу еды… Тогда посмотрим. Может, и переночевать останемся. Идёт?

– Давай, – тяжко вздохнула Аки, усевшись обратно на лавку. – Только гляди по сторлонам. От меня не отходи. От этих, – кивнула она на дверь, – если, кинутся, отобьюсь. Не соперлники. Убивать не хочется, – пожаловалась бедняжка. – Старлые люди. Старлых убивать нельзя. Богиня Буа не прлостит, – еле слышно промямлила она под нос.

– Создатель тоже не обрадуется, – не особо веря в то, что говорит, поддакнула Ринда, вновь берясь за хлеб. – Постараемся бескровно вывернуться.

На том и порешили.

Бабушка Проска вернулась со двора с уже знакомым им внуком, вытащившим из погреба целую корзину снеди. И с тремя малолетними внучатами, которые невесть где шлялись и явно получили взбучку. Два мальчонки – лет пяти-семи – и девчонка чуть постарше зыркнули на гостей и юркнули в низкую дверцу неподалёку от входа. После них на полу остались грязные следы босых ног и весьма интересный вопрос: почему во дворе пусто? Куда подевались дети стариков, наплодившие им внуков? Мужики, допустим, жгут уголь в лесу, а бабы?

– Невестки на реке бельё полощут, а эти без пригляда безобразят, – пожаловалась бабулька.

Подросток бухнул тяжёлую корзину на лавку и тотчас смылся. Бабушка заглянула в корзину и всплеснула руками: