Кого же я предал? Идею? Но белой, зеленой идеи давно уже нет, она скомпрометирована не мною. Несуществующую организацию Андрея Павловича и Фомичева? Дмитрия Владимировича, Арцыбашева и Португалова? Но ведь они не борются против большевиков, а в сущности просто живут, и, кроме того, могут вернуться в Россию. Они обиделись на это мое предложение. Пусть. Они его примут, рано или поздно будут вынуждены принять или станут вечными эмигрантами. Эсеров? Но эсеры несправедливо исключили меня из партии, в которой я пробыл 14 лет;в 1918 году давали в своих газетах мои приметы в надежде, что большевики арестуют меня; окружали в Казани шпионами; посылали на самые опасные предприятия, опять-таки в надежде, что я не вернусь; клеветали; травили. Кадетов? Но кадеты поступали так же, как эсеры… Нет, ни с эсерами, ни с кадетами я давно не связан ничем. Монархисты? Но ведь они сознательно и преднамеренно выдавали членов “Союза” большевикам, а обо мне говорили только с точки зрения расстрела. Иностранцев? Но разве я, русский, могу предать иностранцев? И разве я когда-нибудь сомневался, что они готовы помочь мне постольку, поскольку полагают, что я могу быть полезен им. Вы знаете, я люблю Францию почти так же, как Вы любите Россию. Но ведь… надо же когда-нибудь громко сказать, что иностранцы преследовали свои и только свои интересы, и что благодарить их не за что нам. Я счастлив, что теперь независим, как я счастлив, что теперь не в эмиграции.
Вот, дорогой мой, что я хотел Вам сказать. Я не думаю, что Вас убедил, да этой цели и не ставил себе. Я хотел только, чтобы Вы знали, что именно произошло со мною в Москве, и еще, чтобы Вы знали, что Россия не та, какою кажется из Лондона и Парижа. Кончаю же я тем, что говорил Вам всегда: Вас я буду помнить и любить всегда, и если Вы даже от меня отречетесь и закидаете грязью, то и тогда я не отрекусь от Вас. Поклонитесь низко Вашей жене.
Мой адрес: гражданину В. В. Малиновскому, 1-я мещанская, д. № 43, кв. № 1. Москва.
Прибавлять ничего не нужно, мне передадут. Обнимаю Вас, Ваш Б. Савинков.
Р. Б. С этим письмом делайте, что хотите, т. е. если найдете нужным напечатать в выдержках или целиком».
Письмо производило странное впечатление. Хотя вроде бы со многими изложенными в нем фактами спорить не приходилось (на тот момент, а лет через пять все уже было по-другому). Но напрашивался вопрос: как Савинков мог увидеть все эти картины возрождающейся России? Из тюремного окна? Или во время редких поездок в рестораны и парки на прогулки вместе с чекистами?
В общем, Савинков спутал жанры — у него получилась смесь агитационной проповеди с объяснительной запиской и исповедью. Со стороны такого талантливого литератора, как он, это было явной ошибкой, и письмо выглядело путаным и не слишком убедительным.
Рейли решил не отвечать. Он считал, что с Савинковым вообще не о чем больше говорить, и не понимал, зачем с ним вступили в переписку Философов и Арцыбашев. «Удивительная страсть к совершенно ненужной и, по-моему, даже к недостойной переписке, — писал он. — Я теперь очень рад, что я никогда в нее не ввязывался».
В марте 1925 года Рейли послал перевод письма Савинкова Черчиллю и руководству британской разведки. В сопроводительной записке Рейли назвал его смесью «лицемерия, цинизма и бездушия». Кроме того, он был уверен, что оно «написано под диктовку и прошло цензуру». И в этом был не так далек от истины.
«Козни большевиков»
Поиск денег в Америке (в очередной раз неудачный) Рейли совмещал с попытками их заработать. Он решил остаться в Нью-Йорке и снова попробовать заняться собственным бизнесом. Вместе со своими знакомыми вскоре Рейли основал компанию и открыл ее офис на Бродвее. Начало выглядело солидно.
Компания получила название «Трейдинг венчурз инкорпорейтед»
Но и это дело у него не пошло. Весной 1925 года он уже подумывал о сворачивании бизнеса. «Я окончательно решил ликвидировать свои коммерческие дела здесь, — сообщал он Бурцеву. — У меня абсолютно ничего не выходит, и я трачу свою энергию на переливание из пустого в порожнее. Кроме того, и для меня, и для моей жены жизнь здесь стала совершенно невмоготу. Мы никак не можем ужиться с американским хамством».
Эти самые «хамство» и «равнодушие» американцев были, по убеждению Рейли, только одной из причин его провалов и неудач. Другую он видел в кознях большевиков.