Сигизмунд: Вечный крестоносец

— Война — это огонь, — продолжил Дорн и обернулся, когда подошёл Храмовник с горящим факелом в руках. Дорн взял его и поднёс к чаше на постаменте. Языки пламени взметнулись вверх. — Война — это боль и страдания. Это потеря, тьма и смерть. Это самое горькое из деяний. — Огонь в чаше отбрасывал тени на его лицо. — Это наше бремя, мои воины. Мы — творцы войны. Мы создаём её, мы храним её в нашей крови. Ни для кого из нас не будет доброго конца. Есть только война.

Дорн замолчал и поднял правую руку. Бронированная перчатка соскользнула с кулака под урчание микросервоприводов. Он снова обвёл взглядом помещение, а затем сунул голую руку в огонь. Сигизмунд наблюдал, как пламя обвивается вокруг пальцев. Дорн оставался совершенно неподвижным, только рот и язык двигались, когда он снова заговорил.

— Там, где война ломает других, мы будем терпеть. Там, где она приносит разрушение, мы будем строить. Там, где она требует жертв, мы ответим. Этому долгу нет конца. Мы делаем это для того, чтобы другим не приходилось выносить то, что можем вынести только мы. Это наше обещание человечеству. — Глаза примарха были тёмным отражением пламени, окружавшего его руку. — Подойдите, мои воины, и произнесите свои клятвы.

Сигизмунд смотрел на огонь и лицо Дорна за ним. Мир остановился. Существование превратилось в каменные стены на периферии зрения, и свет пламени, и эхо слов в ушах. Затем он увидел их, фигуры, которые помнил, и некоторые, которые, как он думал, забыл: Иск стоит, подняв пистолет, вспышка смертельного света на мгновение отразилась на хроме его черепа; апотекарий Гончих Войны Хал на коленях рядом с телом умиравшего, лезвие редуктора вращается, когда он сжимает окровавленный кулак брата.

— Ты будешь жить в войне, — сказал Хал.

Коробан стоял позади него, пока шёл дождь и Короли Трупов кружили вокруг…

Тера прикоснулась железным прутом ко лбу перед тем, как в последний раз встретиться с бандами убийц…

Чуть дальше полузабытая женщина с янтарными глазами смотрела на него из-под складок синего шарфа. Кровь и звуки выстрелов…

— Иди, — сказала женщина, и в уголках её глаз отразился огонь, и послышался рёв мира, который разваливался на части.

— Нет! — тихий голос, непокорный, желавший удержаться, остаться, стоять там, где он был.

— Иди! Не останавливайся, ты понял? Иди! Сейчас же! — А потом она ушла, отвернувшись, с оружием в руке, направленным навстречу тому, что надвигалось, а он стоял, и просто медленно проходила секунда, дыхание в его лёгких, глаза широко раскрыты, руки и ноги не двигаются. Затем он повернулся и побежал.

Он посмотрел в глаза Рогалу Дорну, шагнул вперёд, снял перчатку и сунул руку в огонь.

Плоть начала обугливаться. Боль начала впиваться в пальцы, ладонь, руку. Его лицо оставалось неподвижным.

— Я Сигизмунд, — сказал он, — воин Седьмого, и вместе со своим я несу имя Иска, павшего в битве, в храм Клятв.

Дорн выдержал его взгляд, и Сигизмунд почувствовал, как кожа начала слезать с обожжённых пальцев.

— Ты хотел быть воином? — спросил примарх.

— Нет, — ответил Сигизмунд.

Мерцание пламени заполнило глубины взгляда примарха.

— Тогда почему ты стоишь здесь?

— За тех, кто не может.

Дорн выдержал его взгляд, а затем сжал его руку в пламени.

— Произноси свою клятву, Сигизмунд, — сказал он.

— Ваш лорд отец, — сказал Фосс, — вы впервые встретились с ним, когда приносили клятву?

— Да, — сказал Сигизмунд.

— «Есть только война» — эти слова он произнёс тогда. Они, должно быть, произвели впечатление.

— Слова моего отца в тот день, когда я принёс клятву, не являются причиной того, что я верю, что Крестовый поход никогда не закончится.

Фосс выгнул бровь.

— Тогда какое значение этот момент имеет для вашей истории?

— Это был момент, когда я понял, что мы боремся не только за людей, но и за идеи. Это был момент, когда я понял, что у неповиновения и искусства войны может быть более высокая цель.

— Ваш отец производит такое впечатление, — заметил Фосс, делая пометки.