Когда, придя к столу, я сел и сталРазламывать печенье или корку,Я разобрал, что сломлен и устал,А масло пахнет жестью и прогоркло.И, досидевши до конца и встав,Накинулся на лестницу и елеДошел до верху, быстро отпер ставни.Тогда-то мы очухались и сели.III. «Дождь был один. Интимно рассказал…»
Дождь был один. Интимно рассказал,Что он – большая серая собака.Я тер лицо и липшие глаза,Стеснявшиеся морщиться и плакать.Обструги досок, бледный керосин,Колеблемое пламя керосина,Опять окно и сонная косынка,Измятая и пахнущая псиной.И жирный шум льняных и грустных струй,В кустах речной, в окне простоволосый.И ломкость рук, – мы ели землянику,И озеро, – мы расплетали косы.6 июля 1929
Луга – Ленинград. Загородный, 16
30. Одесса
Вечер высчитал – ночь через час.Точно. Был он.Свет сочившийся погас.Наступил сон.Хрип, и ветер, и треск свай,Череда волн.Жесть выхлестывала лай,Звон бил мол.Волны с ревом в степь несутВ шерсти белый дым.Камни рокочут – крабы в тазуЧерные из воды.Сломлен у мидий острый край,Погреб – бочки – сыр.На базаре лают псы.Бьют часы. Ночь.15 июля 1929
Загородный, 16
31. Весна («Окна и люди, – серые на желтом…»)
Окна и люди – серые на желтом.Люди и мыши – хвостики улыбокМечутся по улицам, а улицы расколотыСталью – это лужи, глубиной до неба.В каждом желтом двореСиняя весна.В каждом синем окнеВеселится примус.На гудящем огнеВарится горох.Под котами во двореПыльные диваны.К одному бежит гречёнок,Подбежал и наплевал.А коты, сощурясьНа весенний день,Прыгнули с дивановВ голубую тень.В погребе у норок,В писке темнотыЖдут мышей тишайшиеЧерные коты.29 марта 1930
Загородный, 16
32. Дворик на Канатном
У солнца лучик-хвостик,Горячий, как укол.Внизу цветет известка,Но влажен желтый двор.Расщеплены ступени,Разлито молоко,И выгорают тениУгарно и легко.1930
Одесса
33. «Я сидел, а вы играли…»
Я сидел, а вы играли,Это было не нарочно:Я глядел в свою диктовку,Вы шутили с мандолиной.Впрочем, тихо на роялеМендельсона вы учили.Что поделаешь – такихИ в могиле беспокоят.Мягко волосы струились,Тихо песня раздаваласьИ, однако, заглушалаГромкий примус в вашей кухне.Слезы жгли глаза и душу,Я их прятал, вы скрывали.Грустно Мендельсона слушатьНа расстроенном рояле.1930
Ленинград
34. Елисаветградский переулок