Сияющий Алтай. Горы, люди, приключения

Травы и колючки по южным склонам и полянам долины Аргута, между устьями его притоков Карагема и Бартулдака, к концу сентября пожелтели, высохли и огрубели. Снег еще не выпал, многие ручьи, бурные и полноводные весной и летом, пересохли. Это погнало диких зверей на водопой вниз к Аргуту. Аргут и сам к октябрю потерял не менее ²/₃ своей летней мощи, уйдя чистой, цвета жидкого изумруда, водой к глубокому каменистому ложу, к затененному подножию огромных, обточенных водой валунов, покрытых белой и тонкой природной «грунтовкой», оставленной на них летом молочной ледниковой водой, питающей Аргут в его истоках на поднебесном заповедном плато У кок.

Вот и сейчас небольшая группа самок и детенышей сибирского козерога (местные называют их теке),

бродившая вчера по высокому травянистому склону на противоположном берегу Аргута, начала медленный утренний спуск к воде.

Конечно, наш небольшой лагерь, с тремя ярко-зелеными палатками, дымом от костра и постоянным передвижением пяти человек, очень их беспокоил. Но и пить животным, наевшимся сухой грубой травы, хотелось чрезвычайно.

После часового хождения травянистым краем высокого обрыва, падающего к Аргуту светло-серой каменистой осыпью из мелкого щебня и гальки, после многократного поглядывания в нашу сторону, после смелых прыжков по верхам почти отвесной осыпи трех ловких и подвижных козлят коза-мамаша наконец решилась. Она плавными быстрыми движениями спустилась по обрыву наискосок по едва заметной тропке к белым валунам у воды и принялась пить из ледяной реки, поглядывая на нас, сбежавших от лагеря к воде по противоположному берегу, метрах в тридцати по прямой от нее и трех ее козлят.

Мы старались не совершать резких движений, делая свои торопливые снимки. Многоопытная коза успокоилась, в том числе и потому, что отлично понимала – стрелять мы по ним все равно не станем. Ведь даже осенний Аргут с его низкой, но все еще стремительной и сильной водой в этом месте совершено непроходим. Переправиться на ее сторону, даже при желании (которого у нас вовсе не было – категорически нельзя стрелять в самок и детенышей), невозможно.

Напившись, коза и трое козлят неспешно двинулись вдоль берега выше по течению реки и потом вверх по склону, к своему вчерашнему пастбищу. Они совсем уже не обращали на нас внимания. А мы, очень довольные своей нечаянной фотоохотой, отправились пить крепкий чай из сильно помятого в таежных походах закопченного котелка.

Отхлебывая из серебристой термокружки, я вспоминал приключения Робинзона Крузо и ветхозаветный рай. Не так ли пили там из одной чистой реки люди и звери, мирно глядя друг на друга с безмятежных берегов? Ишан рассказывает нам, что зимой, когда наверху в горах выпадает глубокий снег и становится очень холодно, звери спускаются вниз ближе к реке. И пасутся прямо там, где стоят сейчас наши палатки и проходит конная тропа. Когда местные жители приезжают зимой на Аргут, всюду вокруг них пасутся дикие животные, часто рядом с домашними.

Окрестные горы

Труднодоступный и отдаленный от дорог и населенных пунктов Аргут необычайно хорош осенью. Особенно если выдается такая осень, как нынешняя – скорее задержавшееся допоздна лето с низким, но еще горячим солнцем, с высоким синим небом, с теплым и звенящим от чистоты воздухом.

Вода реки, летом белая, как сливки, и бурная, как водопад, к осени глубоко спадает, высветляется и зеленеет. Она становится прозрачной, темно-зеленого цвета с легкими оттенками бирюзы, как у изумруда. Именно этот удивительный насыщенный цвет прекрасно умел передавать в своих лучших работах знаменитый алтайский художник, ученик Ивана Шишкина, улалинский иконописец Григорий Чорос-Гуркин.

По берегам Аргута горят ярко-оранжевые кисти спелой облепихи. На дне реки в лучах скошенного полуденного солнца бликуют серебром и медью россыпи гладких разноцветных камней. Белыми кружевами пенятся притихшие аргутские пороги и шиверы. Красная, желтая, зеленая, охристая листва и хвоя, ветви деревьев и кустов причудливо ветвятся на фоне изумрудной воды андалусскими орнаментами. Дополняют картину мозаичные, пастельных тонов мхи, небрежно наброшенные тонкими сухими накидками на светло-серый гранит скал и валунов.

Мы целый день едем вдоль реки по левому берегу, то спешиваясь, то снова садясь в седла, и потому успеваем не спеша рассмотреть всю ослепительную дикую красоту осенних аргутских излучин.

По северным склонам гор и по глубоким ущельям, прячущим притоки Аргута (реки Кулагаш, Иедыгем, Бартулдак, Юн-гур, Шавлу – сколько поэзии в этих древних тюркских названиях!), густо стоит дикая и мощная тайга. Она подступает прямо к домам, баням и огородам Джазатора и Старого Аргута.

В густой приаргутской тайге преобладают огромные, с раскинутыми далеко в стороны от стволов ветками лиственницы.

Их кроны мощны и асимметричны, тонкие верхушки загибаются вниз крутыми дугами. Осенью хвоя лиственниц желтеет, зимой опадает. Сейчас она ярко сверкает в лучах горного солнца, обжигая теплым золотом синие дали горных цепей и холодную бирюзу реки.