Сияние Каракума (сборник)

Так же думал и сам Рожковский, когда услыхал предупреждение «танки прямо!», и увидел, что головная машина сворачивает в переулок. Он разгадал замысел комбата — обойти танки с тыла и, поскольку ехал сейчас не замыкающим, а в машине третьего расчёта, вознамерился повторить манёвр Комекова и с двумя орудиями обойти танки с другого фланга. Но тут же сообразил, что для успеха замысла командира батареи надо отвлечь на себя внимание танков. Они спрятались за углом, их надо было выманить, и, прикидывая, как это лучше сделать, Рожковский подал команду остановиться и отцеплять пушки.

Из-за угла дома высунулся танк, повёл тонким хоботком орудийного ствола, дрогнул от выстрела. Машину подкинуло и развернуло поперёк дороги. Рожковского, ослеплённого близким взрывом, швырнуло в кювет. Вслед за ним попадали бойцы расчёта.

— Пашин! Живой? Все живы? К орудию! Быстро!

Танк снова выстрелил. От машины брызнули клочья металла, повалил густой дым.

— К орудию, Пашин, командуй… мать… душу! — выругался лейтенант. — Гранату противотанковую!

Ему кто-то сунул в руку гранату, и он, продолжая ругаться и протирать рукавом глаза, почти не прячась, тяжело побежал к перекрёстку.

— Товарищ лейтенант! — закричали вслед. — Товарищ лейтенант, давайте я!..

Но он не слушал и бежал туда, где выкатывался из-за домов уже второй танк, бежал, подхваченный одной единственной мыслью, одним стремлением: успеть… только бы успеть… только бы на секунду запоздала пуля… ещё на полсекунды… Пуля запоздала, и он буквально с пяти метров ударил гранатой прямо в основание башни и упал, оглушённый, раздавленный, опустошённый той бешеной силой взрывчатки, что была заключена в зелёную жестянку гранаты. Но сквозь ватную глыбу тускнеющего сознания он успел услышать удар снаряда — своего снаряда! — и ещё один удар, ещё один, ещё… И попытался улыбнуться разбитыми, превращёнными в лепёшку губами: успел всё-таки… капут фрицам…

А машины первого и второго расчётов миновали лабиринт улочек и переулков и вышли, наконец, на исходный рубеж.

— Стой! — скомандовал Комеков, не доезжая до перекрёстка, с которого должны были открыться вражеские танки. — Пушки к бою! На руках выкатывать на прямую наводку!

Солдаты быстро, без суеты и лишних движений, отцепили орудия от машин и покатили их к перекрёстку. Колёса пушек вязли в раскисшей грунтовой дороге, а солдатам нельзя было подбодрить себя даже уханьем, сержанты отдавали команды вполголоса. Вместе с бойцами толкал пушку и ординарец Мирошниченко, толкал старательно, не для вида. Першерона бы того сюда, подумал капитан о трофейной немецкой лошади, но думать некогда и надо было спешить на помощь Рожков-скому.

Капитан выглянул из-за дома. Отрезок улицы был невелик — метров триста, не больше, и танки просматривались как на ладони. Два из них уже чадили жирным чёрным дымом, остальные три стреляли, непрерывно перемещаясь. Бил без передышки тяжёлый, крупнокалиберный пулемёт. Комеков поймал биноклем его пляшущее у дула пламя в разбитом окне углового дома.

— Быстрее! — обернулся капитан к солдатам.

Команда запоздала — пушки уже стояли в полной боевой готовности, расчёты заняли свои места. Тогда капитан уже не таясь, вышел на середину улицы и поднял руку.

— Беглым… огонь!

Рука резко опустилась и словно обрубила незримую нить напряжения. Высокими пронзительными голосами командиры орудий подхватили команду:

— Первое орудие, огонь!

— Второе орудие, огонь!

Вперегонки одна за другой начали стрелять пушки, зазвякали о станины пустые снарядные гильзы, громко заговорили бойцы. Захваченные врасплох танки заметались, стали разворачиваться, «огрызаясь» огнём.

— Товарищ капитан, зайдите в укрытие!.. Товарищ капитан, зацепит!.. — настойчиво требовал Мирошниченко и даже тащил Комекова за рукав кожанки.

— Отстань! — отмахивался тот. — Отвяжись, говорю, чёрт! Иди лучше снаряды подноси!

Он стоял, широко расставив ноги, посреди улицы, не обращая внимания на пули и взрывы. Пушки ахали, дымящиеся гильзы звякали о станины — и вдруг всё стихло. Только пулемёт захлёбывался, дожёвывая свою металлическую ленту, пока Мамедов, оттолкнув от панорамы Ромашкина, не снёс последним выстрелом угол дома. И тогда стало совсем тихо.

— Всё, товарищ капитан, первое орудие отстрелялось, — сказал Мамедов, встретившись глазами с комбатом, улыбнулся, показав свои великолепные зубы, про-вёл рукой по лицу, размазывая копоть, окинул взглядом бойцов и добавил: — Потерь личного состава нет.

Да. потерь не было и во втором расчёте. Комеков мог по праву гордиться своими артиллеристами.

— Цепляйте пушки, — скорее попросил, чем приказал он, — поедем посмотрим, как там у Рожковского,

У лейтенанта было хуже. Капитан невольно задержал шаг, когда со станины орудия навстречу ему поднялся человек с опухшим багровым лицом. Голова у него была забинтована, и сквозь бинт проступали тёмные пятна, и кисть правой руки была перевязана неуклюжим кулём, и припадал он при ходьбе на одну ногу.