Сикарио

Вот тогда я и решил не поддаваться мнимому очарованию его внешности и продолжить расследование до того момента, пока не получу абсолютную уверенность в его невиновности, либо, наоборот, в том, что он полностью виновен в случившемся.

Хотите скажу кое-что весьма любопытное? Первый раз в жизни я решил познакомиться лично и узнать как можно лучше того, кого затем планировал отправить на небеса.

В этом случае я не намеревался действовать как обыкновенный, безликий «сикарио», исполняющий порученную ему работу за деньги, и не как доведенный до отчаяния мститель, движимый безумным и неудержимым желанием.

Мне хотелось бы насладиться в полной мере всеми обстоятельствами, всеми деталями этого многообещающего дела, подобно тому, как смакуют не спеша эти длинные гаванские сигары, или как развлекаются с красивыми девочками, что стоят бешенных денег, и не для того, чтобы «измочалить» их за один раз, а чтобы поиграть с ними не торопясь, недельки две, или больше…

Лично я никогда не считал себя человеком жестоким. Некоторые, правда, могли наговорить про меня всякое, могли сказать, что я даже садист.

Но моя работа, отправлять людей к праотцам, никогда мне не нравилась, не вызывала никаких ощущений – ни удовольствия, ни отвращения.

Ни даже тогда, когда я хорошенько «прижал» того Руди Сантана. Мне, просто, нужна была информация, и я сделал все, что нужно, чтобы добыть её и потом убил его без каких либо эмоций. Мне не было ни весело от этого, ни грустно, словно захлопнул, дочитанную до последней страницы, книгу.

Но в этом случае я желал бы прочесть эту книгу в спокойной обстановке и с удовольствием, хотел бы прочувствовать всю глубину написанного на каждой странице.

Ирвин Рамирес продолжал снабжать меня информацией, а я все анализировал самым тщательным образом, все до мельчайших деталей. Я уже неоднократно повторял, что процесс принятия решений у меня очень длительный и в голове моей довольно долго вызревал план, как эту свинью заставить заплатить за все им содеянное, если, конечно, это вообще был «мой» человек.

Наконец мы нашли их новую «калету», куда они перебрались после мнимого «побега» Руди Сантана. Они обосновались на третьем этаже розового здания, расположенного почти на углу перекрестка улицы Эспаньола и проспекта Коллинс, а также я попросил Рамиреса, чтобы поставил там кого-нибудь контролировать всех, кто входит и выходит из этой квартирки.

Работа была проделана большая, но я уже говорил, что никуда не торопился, и под конец мы пришли к выводу, что на самом деле там их было всего четыре человека: трое колумбийцев и один с Ямайки.

Кто ни разу не вошел туда и, соответственно, ни разу не вышел, так это – Криадо Навас. Я бы, наверное, сказал, что он испытывал чувство близкое к отвращению по отношению к этому району, поскольку за все то время, пока мы следили за квартирой, он и близко не подошёл к Майами Бич.

Его ежедневный маршрут пролегал от Коралл Кэйблс до офиса или до студии звукозаписи, ближе к ночи он шел в какой-нибудь дорогой ресторан. В выходные вообще никуда не выходил из дома, а проводил все время на краю своего бассейна.

Иногда он совершал короткие путешествия в Нью-Йорк или Лос-Анджелес, а однажды летал на три дня в Европу, но было совершенно очевидно, что основным местом его пребывания остается Майями, и что он совершенно доволен жизнью в роскошном доме и обществом невероятно красивой любовницы.

И не скрою, я опять засомневался. Несмотря на то, что наговорил мне тот Руди Сантана. Не существовало видимых отношений между Криадо Навас и теми четырьмя наркоторговцами, а потому я решил намного активнее поучаствовать в этом деле.

Выбрал одного из колумбийцев и не из-за того, что он был моим соотечественником, но потому что оказался гомосексуалистом, а это сразу же снимало многие проблемы.

Нет, я вовсе не собирался соблазнять его! Нечего на меня всякую чушь навешивать!

Я сказал, что он был гомосексуалистом, но не слепым. Если бы я и попытался «закадрить» его, то, скорее всего, он убежал от меня и так бежал бы до самой Аляски.

Я подстерег его у дверей дома, сунул ствол в ухо и он без всяких возражений впустил меня внутрь.

У этого сукина сына оказался отличный слух, как только я начал задавать ему разные вопросы, он внимательно посмотрел на меня и спросил: не зовут ли меня, случайно, Роман Моралес.

Этот тип оказался тем самым «с побережья», с кем я раза три разговаривал по телефону.

На что я ему ответил: тот самый Маррон Моралес остался висеть до конца света под кормой танкера, а его подельник, Руди Сантана, похоронен под грудой мусора в заброшенном доме.

Этот намек он понял сразу.

И хоть имел привычку трогать всех за задницу, но трусом не был.

– Похоже, что пришла «костлявая», – задумчиво пробормотал он.

Мы долго разговаривали, словно старые знакомые, обсуждающие свои заурядные жизненные проблемы. После того, как я привязал его к стулу, он сразу обмяк и расслабился, согласился с тем, что уже практически покойник и каждую минуту воспринимал как дар небесный, на который не имел ни малейшего права.