Сикарио

– Я так боюсь, так боюсь, – всхлипывала она, болтая перед моим носом своими чудными грудями. – Он иногда принимает «порошок» и я даже не знаю какая реакция будет от сочетания с морфием.

Я с трудом сдержался и не сказал, что от всей души желаю ему превратиться во что превратилась Мария Луна, но лишь ограничился пожеланиями быстрейшего выздоровления и предложил помощь и поддержку, если ему, конечно, что-то понадобится.

Никогда не знал от чего это с ним происходило. Может быть опухоль, чего он, кстати, больше всего и боялся, а может быть вся его желчь, врожденная злость и зависть поднялись и ударили в мозг.

Когда я его в следующий раз увидел, он заметно постарел, можно сказать: самым необыкновенным образом.

Никогда не встречал никого, кто бы выглядел таким старым, будучи на самом деле достаточно молодым. Словно каждый день болезни съедал у него год жизни.

Я бы, наверное, страшно переживал, если на его месте оказался какой-нибудь другой человек, но этот тип…

Должно быть, он пребывал в такой адской агонии, что это отражалось у него на лице.

Как-то я смотрел один фильм, где главный герой заключил договор с дьяволом… Как называется фильм не помню… Так вот, в результате этой сделки он всегда оставался молодым, но вместо него старел его портрет.

Очень похожее происходило и с ним, только наоборот.

Изумительный портрет его, написанный года три назад, висел над камином, а сам хозяин стал похож на своего дряхлого папашу.

Во время нашего первого разговора, после того как Криадо Навас начал поправляться, я понял, что он постепенно сходит с ума. Но самое главное, что во многом способствовало такому процессу – это полное отсутствие уверенности в себе.

Он уже был богатым, но создавалось странное впечатление, что каждый вечер, когда он забирался в постель, то мысленно начинал подсчитывать свое состояние и если за прошедший день не становился богаче, то всю ночь не мог сомкнуть глаз. Сама мысль, что на следующее утро он окажется немного беднее просто ужасала его.

И так изо дня в день, до тех пор, пока не превратился в полоумного льстеца, выпрашивающего у других богачей мелочь.

И толкало его на это не амбиции, а обыкновенный страх на уровне паники. Не знаю, удалось ли мне все правильно объяснить.

Судя по всему, человеком он был очень тщеславным, и когда-то, в прошлом, ему пришлось пройти через множество унижений, пока не достиг своего нынешнего положения, и теперь от одной лишь мысли, что так может случиться и он опять вернется к той жизни, готов был умереть.

И это его убивало.

Представь себе, что в один прекрасный день ты вдруг сделался короче, не таким высоким, не таким красавцем и не таким умным, и, ко всему прочему, самая красивая женщина ушла от тебя… – для него это звучало как приговор. А ему и в голову не приходило, что невозможно все время оставаться на вершине, тем более если взбираешься туда по трупам.

Годы не щадят никого, а уж над ним так и просто глумились с особенным удовольствием.

Правильно говорится в пословице «После тридцати каждый виновен в том, что у него написано на роже», а этот был виновнее всех виновных.

На моей совести мертвецов больше, чем за плечами Криадо Навас, но я такой страшненький с самого рождения.

Виной тому голод.

Голод давил меня еще до того, как я появился на свет.

Да и новая физиономия вряд ли изменила бы меня. Рамиро всегда говорил, что я не умею выражать ни радость, ни печаль.

Если бы он меня видел вместе с моей мулаткой, то, наверное, изменил своё мнение. Он меня видел только когда нам было плохо.

Лицо же Криадо Навас отражало все его чувства.

Вижу, тебя удивляет, что столько времени я уделил этому типу. Но нужно понимать, это, все-таки, была первая моя жертва, с которой я установил близкие, почти «дружеские» отношения. В некотором смысле я воспринимал это словно первое свое преступление, а не последнее, в этом-то и заключается вся разница.

И потом, всё, что касалось его, не было преступлением в обычном понимании, это была тонкая, художественная работа, и очень хочу, чтобы ты это понял.

Когда он увидел, как помогая ему и, утешая его, я временами забывал про свою мнимую подружку-певичку, то это так растрогало его, что он начал откровенничать со мной.

Да, действительно, я вел себя как последний сукин сын. Не стоит даже говорить об этом.

Во время моего пребывания в сельве, мне показали как надо охотиться на ягуара, при этом нужно либо блеять как овца, либо рычать как ягуар, когда у него начинается гон.

Карлос Алехандро чувствовал себя очень неуверенно, поскольку считал, что все вокруг обворовывают его, и ему, во что бы то ни стало, требовалось опереться на что-нибудь прочное, что помогло бы вернуть ему потерянную уверенности.