Сила обстоятельств: Мемуары

Я поняла, почему год назад Сартр попал в больницу: русские писатели обладали устрашающим здоровьем, и было трудно уклониться от их настоятельного гостеприимства. В Москве проходил съезд критиков, съехавшихся со всех концов СССР. Симонов попросил Сартра принять участие в одном из его заседаний во второй половине дня, а до этого мы должны были пообедать с ним и несколькими грузинскими друзьями. «Хорошо! Только я не буду пить», — заявил Сартр. Ладно. Но на столе ресторана стояли все-таки четыре бутылки водки разных видов и десять бутылок вина. «Вы попробуете лишь водку», — сказал Симонов, неумолимо наполнив четыре раза наши рюмки. Затем надо было выпить вина, чтобы сдобрить роскошный варварский шашлык: огромную четверть барана, насаженную на вертел, всю в крови. Симонов и три других гостя рассказали, что они пировали ночь напролет, грузины и москвичи, наперегонки поглощая водку и вино. Симонов не спал, а в пять часов утра уже принялся за работу. И теперь они опять выпили все бутылки, и на них это, казалось, никак не подействовало. Когда мы пришли на заседание, Ольга П., которая между тем держалась изо всех сил, почувствовала такую усталость, что не смогла переводить. У меня голова горела, как в огне, и я восхищалась Сартром, которому удалось здраво говорить о роли критики. Спорили о месте, которое надлежит отвести тракторам и людям в крестьянском романе. Дискуссия показалась мне тягостной, но не намного хуже того, что обычно бывает на такого рода словопрениях. Я не думаю, что на Западе, так же как на Востоке, писатель когда-нибудь что-то узнал о своем ремесле, совещаясь с другими писателями.

Я должна была написать две статьи, дать интервью, выступить по радио. Последний день я провела в постели, наверняка простудившись, а главное, совсем измотавшись. Я читала «Хождение по мукам» Алексея Толстого, наслаждаясь своим одиночеством и тишиной.

ГЛАВА VII

Когда я вернулась из Китая, история вызывала у меня доверие: в Магрибе тоже эксплуатируемые в конце концов победят, и, возможно, скоро. Правительство направило в Северную Африку войска — 60 000 человек в Алжир, — но не без стычек. 11 сентября на Лионском вокзале под крики «Марокко — марокканцам» мобилизованные остановили поезд. В Руане, в Курбевуа и некоторых других казармах солдаты при поддержке коммунистов отказались ехать и уступили только силе.

Чтобы усилить это сопротивление и мобилизовать общественное мнение против войны, левая пресса попыталась рассказать правду, показав, что АНО (Армия национального освобождения) — это не группа бандитов, а народная армия, дисциплинированная и политизированная. Она изобличала прочесывания, обстрелы, поджоги деревень, пытки. В ноябре две статьи в «Тан модерн» разнесли в пух и прах так называемую интеграцию. Интеллектуалы создали информационный центр (для публикации разоблачительных документов и материалов); был организован Комитет интеллектуалов против продолжения войны в Северной Африке. После выборов 2 января мы решили, что момент независимости близок. Республиканский фронт получил большинство голосов и обязался быстро закончить эту войну, которую Ги Молле называл «жестокой и глупой».

Реакция армии и «черноногих»[44] нас не удивила; капитуляция Ги Молле, поменявшего Катру на Лакоста, показалась нам менее естественной. Избранный для заключения мира, он активизировал войну: мы с изумлением увидели, что Республиканский фронт поддерживает его, а коммунисты 12 марта голосуют за «особые полномочия». Такую резкую перемену взглядов оправдывали пропагандой, не гнушавшейся никакой ложью: алжирское население обожает, видите ли, Францию, а мятеж был следствием «исламского заговора», которым заправляли Насер и Лига арабских государств. Пресса распространяла все это, читатели радовались, польщенные тем, что их посвятили в подобные сверхсекретные тайны. Своим молчанием и ложью газеты прикрывали истинный характер репрессий. Как известно, умиротворение — это не война, и потому на АНО не распространяется международное право: люди избегали задаваться вопросом об участи пленных. Только «Юманите» сообщила в апреле о четырех сотнях мусульман Константины, убитых и сброшенных в ущелья «силами порядка». Когда военнослужащий Майо перешел 6 апреля на сторону АНО, его, не доискиваясь причин, осыпали оскорблениями. За исключением двух или трех журналистов левых взглядов, никто не говорил об условиях жизни североафриканцев в метрополии, о трущобах Нантера.