Сила обстоятельств: Мемуары

Существовали и другие лагеря — для интернирования, пересылки, распределения, где людей держали по незаконному решению полиции или армии. Их подвергали пыткам, физическим и психологическим, нередко доводили до смерти или до безумия. Абдаллах С. рассказал в «Экспресс», как с помощью ударов и пыток его заставляли отречься от ФНО и признаться в любви к Франции идущими от сердца словами. Такого рода лагеря существовали во Франции. Ларзак — так называлось плоскогорье, которое я весело пересекала в юности пешком и на велосипеде; теперь там был ад. Несмотря на принятые меры, местные люди об этом знали. Все французы знали, что на их земле созданы лагеря, похожие на сибирские, которые они громогласно изобличали, но теперь никто не кричал. Камю не выдвинул ни одного возражения, а ведь в свое время его так возмущало равнодушие французского пролетариата по отношению к русским лагерям.

Что касается пыток, то де Голль, потребовавший в марте 1958 года публично осудить их, обронил с высоты своего величия, что они связаны с «системой» и исчезнут вместе с ней. После 13 мая Мальро утверждал: «Больше не пытают». Так вот: пытка достигла даже Франции. В одном версальском комиссариате алжирец после «допроса» повесился на оконном переплете. В Алжире пытка стала признанным фактом. «Раньше, — рассказывала мне Жизель Халими, — когда в суде я заявляла: «Признания были вырваны у моего клиента пыткой», председатель стучал по столу: «Вы оскорбляете французскую армию». Теперь он ограничивается словами: «Тем не менее я считаю их достоверными»». Около тридцати молодых священников, потрясенных алжирским опытом, написали своим епископам, а один войсковой капеллан публично осудил пытку. Но судебная реформа, установившая в марте тайну следствия, облегчала возможность незаконного лишения свободы и насилия. В июне студенты, подвергшиеся пыткам в декабре, рассказали обо всем в книге «Гангрена». Они подали жалобу на Роже Вибота, возглавлявшего Управление безопасности территории, который несколько раз самолично присутствовал на таких сеансах. Книгу изъяли, и дело было замято.

В марте в Мютюалите должен был состояться митинг протеста против пыток; я как раз готовила свое выступление, когда комиссар моего квартала пришел предупредить меня, что митинг запрещен. Сказал он об этом очень вежливо, а потом, указав на траурную ленту на своем лацкане, добавил: «Я, мадам, потерял в Алжире сына». — «В наших общих интересах покончить с этой войной», — ответила я. В голосе его зазвучала угроза: «Я хочу только одного: отправиться туда и пришибить хотя бы нескольких». Не хотела бы я оказаться у него на допросе. Вечером состоялась пресс-конференция. Позже удалось организовать два или три собрания. Большое число людей пришло на кладбище Монпарнас на похороны Уледа Аудиа, убитого полицейским незадолго до процесса над алжирскими студентами, арестованными за то, что они восстановили Всеобщий союз алжирских студентов-мусульман, он должен был защищать их. В конце учебного ода была организована «двухнедельная акция за мир в Алжире». Такие манифестации были полезны, но настолько недостаточны, что все большее число молодежи и взрослых делало выбор в пользу незаконных действий.

После событий в июне 1956 года в среде молодых не осталось больше открытой коллективной оппозиции против войны. Молодежные комитеты, более или менее подпольные, еще протестовали, но только на словах. В сентябре 1958 года я получила первый размноженный на ротаторе анонимный номер издания «Правда для…», углубившегося поначалу в экономический и политический анализ, но вскоре ставшего проповедовать дезертирство и помощь ФНО. Руководил им Франсис Жансон, пытавшийся таким образом преодолеть одну трудность, а именно: «Предать огласке деятельность, которая предположительно должна была оставаться тайной». В то же время появилось движение Молодое Сопротивление.