Сила обстоятельств: Мемуары

Сартр, как всегда, был для меня большой поддержкой. Между тем он казался мне более далеким, чем когда-либо раньше, и каким не должен был бы стать. Его успехи ни в чем его не изменили, но из-за них возникла ситуация, которая, отрезав так или иначе его от мира, оборвала некоторые наши связи. Он не посещал больше кафе, которые прежде мы так любили; не следовал за мной по тропинкам Орона; неведомым партнером нашей совместной жизни стало, в силу обстоятельств, его общественное лицо: у меня было ощущение, что Сартра у меня украли. «Ах, ну почему вы не безвестный поэт!» — часто говорила я ему. Пересматривая свои политические позиции, он одновременно вел трудную внутреннюю борьбу и занимался исследованиями, пожиравшими его дни. Я сожалела о нашей былой беспечности и радостях счастливой поры: прогулках, бесцельном шатании, вечерах в кино, куда теперь мы больше никогда не заглядывали. Он предлагал мне следовать за ним. «Вы должны прочитать это! — говорил он, указывая на труды, громоздившиеся на его письменном столе, и настаивал: — Это очень интересно». Но я не могла, мне надо было закончить мой роман. Разумеется, мне тоже хотелось лучше постичь свой век и свое место в нем, но это не было насущной необходимостью, как для него. В прошлом году он принужден был заранее выбирать, на случай русской оккупации, между двумя решениями: одним, неисполнимым, — остаться, не покоряясь, и другим, ненавистным, — уехать; из этого он сделал вывод о невозможности оставаться тем, кем он был, и не находил для себя способа продолжать жить, не преодолев такого положения. Поэтому он спешно выбрал проект, к которому всегда стремился: выстроить идеологию, которая, разъясняя человеку его ситуацию, предлагала ему практическое действие. Подобная амбиция была чужда мне. Я не обладала достаточной объективной значимостью, чтобы возможность русской оккупации ставила лично передо мной проблемы. Я не могла надеяться, да и не хотела, играть хоть какую-то политическую роль. Поэтому читать те же книги, что и Сартр, и размышлять над подобными темами стало бы для меня пустым занятием; начинание Сартра касалось его слишком непосредственно, чтобы кто-то, пускай даже я, сотрудничал с ним. Я это знала, но мне казалось, что его одиночество разобщает меня с ним. «Все не так, как раньше», — говорила я себе. Верная своему прошлому, я воспринимала эти слова с глубокой печалью. И героиню «Мандаринов» я наделила словами, которые повторяла сама себе: «Я делаюсь несчастной от того, что не чувствую себя счастливой». И еще я убеждала себя: «Есть люди несчастнее меня», однако эта истина не утешала, напротив. Легкая печаль в глубине моей души была словно резонатор, улавливающий хор жалобных стонов; всеобщее отчаяние проникало в мое сердце, заставляя желать конца света.

Эти обстоятельства объясняют панику, которой я поддалась в начале весны. До тех пор ничего не угрожало моему телу. Я впервые почувствовала себя в опасности.