Сила слабых - Женщины в истории России (XI-XIX вв.)

«Идеи не обладают сверхъестественною силою превращать урода в человека, идиота — в гения,— писала Цебрикова.— Из каждой вступающей в жизнь идеи люди берут себе то, что они способны усвоить по степени своего развития и силе ума. Кретину не втолкуешь, что дважды два четыре. Один и тот же корень может дать диаметрально противоположные ветви, одна и та же идея породить самые противоречащие учения. Из христианства католики вывели принцип божественного происхождения власти, протестанты — верховное право народа. И буржуазные либералы, штыками и картечью отстаивающие свою собственность — право эксплуатации народа, и сен-симонисты, разрушающие эту собственность, находят для своих доктрин опору в одном и том же учении»[249].

Цебрикова не останавливается на признании этого факта и задает себе вопрос: что же заставляет идею жить разной жизнью? И отвечает себе — люди, различие их сил, интересов, духовного потенциала. Именно поэтому она так много внимания уделяет в своих статьях проблеме нравственного сознания. Общество заботится о своем промышленном, культурном и научном прогрессе, который достигается ценою огромных усилий человеческой воли. Но оно, по глубокому убеждению Цебриковой, должно также заботиться и о своем нравственном прогрессе. Кроме талантливости в науке, искусствах, культуре, Цебрикова призывает ценить и взращивать «талантливость нравственную», которая, по ее мнению, встречается «при самых дюжинных умственных способностях, делает человека особенно чутким к радостям и горю других, к человеческой правде... В народе такие люди отмечаются названием людей справедливых»[250].

Следует ли понимать эти рассуждения как проповедь личного самоусовершенствования? Ничуть не бывало. Цебрикова достаточно трезва, чтобы понимать, что «отдельная личность, как бы гениальна она ни была, никогда не сможет проложить дорогу для всего человечества, сгладить все трудности пути, предвидеть все препятствия». Не будем идеалистами, говорит Цебрикова, не будем думать, что идеи могущественнее жизни, но не станем и отрицать того, что они способны на нее влиять.

Это пишет человек, переживший эпоху либеральных надежд, эпоху крушения революционных порывов. Чернышевский давно сослан в Сибирь, как и многие другие шестидесятники. Как оценить их судьбу, значение их деятельности для страны? Цебрикова защищает революционеров, которых упрекают в фанатизме, в «напрасно пролитой крови, в бесполезно загубленных жертвах, в том, что они довели до страшного взрыва накопившиеся веками чувства негодования и озлобления». Она вспоминает, что «эти мечтатели, несмотря на их гибель, были лучшими людьми своего века... Они были светом своего века, его воплощением, людьми, взявшими на себя крест страданий его. Они были нравственной силой своего времени, которая не пропала без следа».

Правы те, кто воплощают в себе «нравственную силу времени», они и победят. Дело же общества и всех сознательных членов его, «когда неправда и беззакония медленно переполняют меру долготерпения народа, когда яд общественных язв всасывается капля по капле незаметно и подготовляет разложение всего организма. Велика заслуга тех, которые понесут на себе и эту «злобу дня» и вложат в сокровищницу народной жизни лепту своего ума и характера на борьбу с началами, разъедающими жизнь»[251].

Можно только удивляться беззаботности цензуры, которая несмотря на то, что на статьи Цебриковой давно было направлено ее бдительное око, все-таки пропускала подобные строки в печать. В трудное время перехода от 1860-х к 1870-м годам Цебрикова неустанно раздумывала о будущем страны, о том, какими способами можно одолеть ее политическую отсталость, добиться демократического устройства с гарантией общественных свобод, подлинного освобождения крестьян.

«Никогда ни одна сила не сознавала добровольно, что прошло то время, когда она была необходимою, и что она сделалась лишним, бесполезным бременем; это значило бы для нее подписать собственный смертный приговор, а каждый организм хочет жить даже тогда, когда настоящая жизнь кончилась, а началась безобразная агония»[252].

Значит, нет надежды, что что-то победит само собой, значит, «нужно вести борьбу не со злобою дня, а со злобою века»...