Читаем Сила слабых - Женщины в истории России (XI-XIX вв.) полностью

Сотрудничество Цебриковой в журнале «Отечественные записки» было напряженным и плодотворным. Она пишет одну за другой большие работы, не проходившие бесследно в литературной общественной жизни. Когда в статье о романе Гончарова «Обрыв» Цебрикова рассуждает о проблеме положительного героя в русской литературе, она с чисто литературной почвы легко переходит на политическую: «Бедная русская жизнь! Вот уже который писатель пытается дать тебе героев и героинь нравственных, добродетельных, благонамеренных и проваливается на этой попытке. Тут не спасет никакой талант. Тургенев с Литвиновым, Гончаров с Тушиным и Штольцем, Писемский с своей Баклановой, даже Гоголь со своими Уленькой, Myразовым и Костанжогло. Или точно не ко двору нам эти добродетельные герои, и наша сила — одно отрицание, и не сложилась та жизнь, которая превратит горькое слово отрицания в слово подтверждения и хвалы... Нет крепостного права, есть гласный суд в известном пределе. Но отчего же не выдвинулась та партия действия, которую он обещал? Где же она и каким делом заявила себя? Но г. Гончаров не допускает общего дела, но много дел у каждого. Правда, у каждого много своих дел, и за ними не до общего»[253].


4

«Партия действия»... Вот о чем думала, на что надеялась критик «Отечественных записок» Мария Константиновна Цебрикова.

Биография ее полна белых пятен, и мы лишь по крупинкам можем восстановить некоторые события дальнейшей ее жизни. Дядя-декабрист умер от заражения крови еще в 1862 году. Но связи Цебриковой со студенческими кружками, которые она посещала вместе с дядей, по-видимому, не исчезли. Мы уже говорили, что Николай Романович Цебриков был одним из корреспондентов Герцена. Нельзя в связи с этим счесть случайностью то, что в 1871 году Цебрикова переводит и пытается издать на свой счет книгу одного из ближайших герценовских друзей Мальвиды Мейзенбуг, воспитательницы его детей,— «Записки идеалистки между революциями 1830-1848 гг.».

В письме к Стасюлевичу Цебрикова рассказала, с каким трудом на короткий срок достал ей экземпляр этой книги один «очень трусливый господин» и как вследствие этого она должна была «страшно спешить»[254]

. Слова «трусливый господин» лишний раз подтверждают, что перевод и издание книги Мейзенбуг были делом небезопасным. Тираж отпечатанной книги был уничтожен по постановлению цензурного комитета, переводчице пришлось расплачиваться с издателем, который потребовал возместить убытки. Одновременно с книгой Мейзенбуг была уничтожена по постановлению цензурного комитета и книга В. В. Берви-Флеровского «Положение рабочего класса в России».

К этому времени престиж Цебриковой как критика «Отечественных записок» среди революционно настроенной молодежи был весьма высок. Статья «Герои молодой Германии» о романах Шпильгагена имела огромный успех. Да и как было не откликнуться молодым сердцам на такие энергичные, зовущие к немедленному действию слова: «Наше время — время борьбы; оно говорит: кто не за меня, тот против меня: оно требует от писателя служения жизни. Энергичный человек не удовлетворится указанием зла — он кинется на борьбу с ним... Только то произведение может сделать глубокое впечатление на общество, в каждом слове которого мыслится искреннее, непоколебимое, горячее убеждение. В этой силе убеждения тайна влияния Белинского, влияния романов и повестей Искандера, и даже тайна мгновенного успеха некоторых, вовсе нехудожественных произведений (намек на «Что делать?» Чернышевского.— С. К.). Горячее слово, в котором чуется человек, сумеющий постоять за свое, всегда найдет отзыв. Каждая новая мысль спускалась в мир с Голгофы»[255].

Эту же силу убеждения чувствовала молодежь и в самой личности Марии Константиновны. Ее близкий друг Берви-Флеровский, уже много лет кочевавший из ссылки в ссылку, только что издал тут же арестованную книгу «Положение рабочего класса в России», написанную «кровью сердца-очевидца». В 1871 году вышла его книга «Азбука социальных наук», которая была написана по заказу революционного кружка чайковцев. Эта книга в течение многих лет была действительно азбукой для революционной молодежи. Черпая доказательства из области истории культуры, Флеровский высказывает мысль, что хищническим началом борьбы за существование противостоит и всегда противостоял «союз за существование», и только альтруистические начала спасали мир от разложения и гибели.

На экземпляре книги, представленном Александру III, царь написал: «Азбуку эту не следует допустить к продаже»[256].

Благодаря дружбе с Флеровским и собственным душевным тяготениям Цебрикова ближе всего оказалась к кружку чайковцев. Флеровский дружил с чайковцами, которые приезжали к нему под Петербург, так как въезд в столицу ему был категорически запрещен. Для понимания взглядов Цебриковой важно отметить, что кружок чайковцев возник в борьбе и противостоянии Сергею Нечаеву.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное