Примерно так же, кстати, квалифицирует «пророчество» Федельм в книге «Табу в Древней Ирландии» и Т. Шёблом, который в разделе «Магическая сила слова» пишет, что «пророчица, безусловно, входит в число персонажей, которые благодаря их способности видеть будущее могут контролировать жизненный путь людей» [Sjöblom 2000: 136]. Отметим, однако, что если в «Песни» присутствует достаточно универсальная тема неверного истолкования предречения (Олег, кроме того, как бы не замечает, что на свой прямой вопрос о времени смерти, «скоро ль», он не получает ответа, а вместо этого слышит неясное указание на обстоятельства смерти, «от коня»), в эпизоде с Федельм пророчество оказывается сформулированным достаточно ясно: войску коннахтов суждена гибель. Почему же, в таком случае, Медб не отменяет поход?
Ответить на этот вопрос довольно сложно и, более того, как мы понимаем, он предполагает как минимум два ответа, в зависимости от того, к какому уровню текста он будет относиться. Так, на уровне внешнем мы можем предположить, что про-уладская установка составителя проторедакции (сага «Похищение быка из Куальнге» является центральной именно в уладском цикле, и именно в ней описаны основные подвиги главного героя уладов – Кухулина) заставляет его изобразить поражение коннахтов как некое логическое следствие всего хода вещей. В таком случае само желание Медб силой завладеть принадлежащим уладам чудесным быком, естественно, предстает как неправое, что подтверждается и неблагоприятным отношением к этому походу потусторонних сил, медиатором которых и оказывается Федельм. Важность данного эпизода именно с точки зрения сюжетной, как мы видим, ощущается и составителем Второй редакции саги (или переписчиком текста в «Лейнстерской книге»), который завершает его словами:
Tairngire ┐ remfhástini ┐ cendphairt in sceóil ┐ fotha a fagbála ┐ a dénma [O’Rahilly 1970: 8] –
С другой стороны, также оставаясь в рамках анализа собственно нарративных компонентов, мы можем сказать, что пренебрежение неблагоприятным пророчеством может интерпретироваться как своего рода подвид «нарушения запрета», который, по мнению В. Я. Проппа, является одним из основных рычагов развития действия (ср. «запрет, разумеется, нарушается […]. С катастрофой является интерес, события начинают развиваться» [Пропп 1986: 37]). Однако на уровне более глубоком, возможно, уже не совсем осознаваемом нарратором, эпизод встречи с Федельм далеко не исчерпывается фактом получения информации о грядущем поражении и имеет достаточное количество сложных параллелей, реконструируемых также на нескольких уровнях.
В Первой редакции саги, представленной в «Книге Бурой Коровы», предречение Федельм оформлено несколько иначе. Несмотря на почти полное текстуальное совпадение самих пророчеств (Atchiu forderg, atchiu ruad – LU и Atchiu forderg forro, athiu ruad – LL), описание встречи Федельм и Медб сделаны редакторами настолько различно, что это позволило Э. Дули прийти к выводу, что «в LU и LL действуют два совершенно разных человека (two very different people)» [Dooley 1994: 128]. Действительно, обращение к конкретным текстам показывает, что с точки зрения функциональной Федельм‑1 (LU) и Федельм‑2 (LL) могут квалифицироваться как разные персонажи и все, сказанное нами о Федельм‑2 (порабощенной сиде из Круахана), к Федельм‑1 совершенно неприменимо. Тем поразительнее выглядит тот факт, что в обеих версиях сами девушки описаны почти одинаково, а их пророчества носят не только один и тот же смысл (гибель войска), но и одинаково составлены на уровне чисто вербальном.
Действительно, если в «Лейнстерской книге» Федельм называет себя «рабыней» коннахтов, в «Книге Бурой Коровы» она говорит, что она banfili do Chonnachtaib – «поэтесса Коннахта», ни о каких «счастье и удаче» она не упоминает, но зато на вопрос Медб, откуда она пришла, та говорит: A hAlbain iar foglaim filidechta – «Из Альбана после обучения поэтическому искусству», а на вопрос Медб, есть ли у нее сейчас особое поэтико-экстатическое вдохновение