Сильмариллион

Выслушав слова Мелиан, Хурин застыл неподвижно и долго глядел, не отрываясь, в глаза королевы; там, в Менегроте, еще огражденном Поясом Мелиан от вражьей тьмы, он постиг наконец истину обо всем, что произошло, и испил до дна чашу скорби, отмеренную для него Морготом Бауглиром. И не говорил он более о том, что осталось в прошлом, но, нагнувшись, поднял Наугламир, лежащий у подножия трона Тингола, и вручил его королю, говоря: «Прими же, владыка, Ожерелье Гномов – как дар от утратившего все и в память о Хурине из Дор-ломина. Ибо ныне судьба моя свершилась и замысел Моргота исполнился – но я больше не раб его».

И Хурин повернулся к выходу и ушел из Тысячи Пещер. Те, кто видел в тот миг его лицо, в страхе отпрянули назад; никто не попытался остановить его; никто не ведал, куда направил он свой путь. Но говорится, что, ища смерти, Хурин бросился в пучину западного моря, ибо жизнь утратила для него цель и смысл – так окончились дни славнейшего воина из числа смертных людей.

Когда же Хурин покинул Менегрот, Тингол долго размышлял в тишине, созерцая бесценное сокровище, что покоилось у него на коленях, и задумал король переделать ожерелье и вправить в него Сильмариль. Ибо с течением лет мысль Тингола все чаще и чаще обращалась к драгоценному камню Феанора, и, прикипев к нему душой, король с великой неохотой оставлял Сильмариль даже за дверями самой надежной из своих сокровищниц, и теперь вознамерился не расставаться с ним ни днем, ни ночью, но постоянно носить на груди.

В те дни гномы еще приходили в Белерианд из чертогов своих в Эред Линдон: переправившись через Гелион у Сарн Атрад, Каменного Брода, по древней дороге они добирались до Дориата; ибо велико было их искусство в работе с металлом и камнем, и для умелых мастеров в чертогах Менегрота всегда находилось дело. Но теперь гномы путешествовали не по двое-трое, как прежде, но огромными, хорошо вооруженными отрядами, чтобы защитить себя при необходимости на полном опасностей пути в междуречье Ароса и Гелиона; в Менегроте же им отводили отдельные покои и кузни, приспособленные для их нужд. В ту пору в Дориат только что прибыли искусные мастера Ногрода, и вот король призвал их к себе и объявил о своем желании: если достанет у них искусства, гномам надлежало переделать Наугламир и вправить Сильмариль в Ожерелье. И вот гномы увидели творение своих отцов, и в изумлении взглянули на сверкающий камень Феанора, и обуяло их неуемное желание завладеть сокровищами и унести их в свои далекие подгорные обители. Но гномы не выдали своих замыслов и согласились взяться за дело. Долго трудились они; часто спускался Тингол один в их глубинные кузницы и подолгу оставался там, наблюдая за работой гномов. Со временем исполнилось желание короля, и величайшие из творений эльфов и гномов соединились в единое целое, и воплотилась в нем великая красота, ибо теперь бессчетные драгоценные камни Наугламира отражали, переливаясь многоцветными искрами, свет Сильмариля, помещенного в самой середине. Тогда Тингол, явившийся к гномам один, без свиты, вознамерился взять ожерелье и надеть на себя, но гномы не уступили сокровища, требуя его себе и говоря: «По какому праву эльфийский король называет своим Наугламир, сделанный отцами нашими для Финрода Фелагунда, ныне мертвого? К Тинголу ожерелье попало лишь из рук Хурина, человека Дор-ломина, а тот похитил его, словно вор, из темных пещер Нарготронда». Но Тингол проник в их думы и ясно понял, что в стремлении своем завладеть Сильмарилем гномы ищут только повода и благовидного предлога, тщась скрыть истинные свои намерения; и, обуянный гневом и гордыней, король презрел опасность и презрительно заговорил с наугрим, молвив: «Как это вы, неуклюжий народ, смеете требовать чего бы то ни было от меня, Элу Тингола, владыки Белерианда, чья жизнь началась у вод озера Куивиэнен за тысячи лет до того, как пробудились отцы низкорослого племени». И, надменно возвышаясь над ними, Тингол осыпал гномов насмешками и повелел им убираться из Дориата, не мешкая, ибо не будет им вознаграждения.