Сильмариллион

Тогда сердце Финдуилас отвратилось от Гвиндора, и против воли полюбила она Турина; Турин же ничего не замечал. Загрустила Финдуилас, ибо душа ее разрывалась надвое; стала она молчалива и бледна. Гвиндора же одолевали мрачные мысли, и как-то раз обратился он к Финдуилас, говоря: «Дочь дома Финарфина, пусть не будет меж нами обиды, ибо, хотя Моргот разбил мою жизнь, по-прежнему люблю я тебя. Иди туда, куда влечет тебя любовь, но берегись! Не должно тому быть, чтобы Старшие Дети Илуватара сочетались браком с Младшими; и неразумно это — ибо краткий отмерен им срок, очень скоро уходят они, нашему же вдовству длиться до тех пор, пока стоит мир. Да и судьба того не допустит: только однажды или дважды случается такое, по воле рока и во имя некоей высшей цели, постичь которую нам не дано. Но этот человек — не Берен. Воистину тяготеет над ним рок, — лишь слепой не разглядит того; но рок этот — злой. Не подпади под его власть! Иначе любовь твоя навлечет на тебя горе и гибель. Выслушай меня! Воистину он — «агарваэн», сын «умарта», ибо настоящее его имя — Турин, сын Хурина — того самого, что Моргот держит узником в Ангбанде; того, на чей род Враг наложил проклятие. Не сомневайся в могуществе Моргота Бауглира! Разве я — не зримое тому подтверждение?»

Надолго замолчала Финдуилас, погрузившись в мысли, но под конец вымолвила только: «Турин, сын Хурина, не любит меня и никогда не полюбит».

Когда же Турин узнал от Финдуилас о том, что произошло, он пришел в ярость и сказал Гвиндору так: «Дорог ты мне, ибо спас мне жизнь и уберег от зла. Но теперь худо поступил ты со мною, друг, выдав мое настоящее имя и призвав на меня судьбу мою, от которой тщусь я укрыться».

Но ответил Гвиндор: «Судьба заключена не в твоем имени, но в тебе самом».

Когда же Ородрету стало известно, что Мормегиль на самом деле сын Хурина Талиона, король оказал ему великие почести, и Турин обрел в Нарготронде немалую власть. Но не по душе ему пришелся тамошний способ ведения войны: засады, и уловки, и стрела в спину; Турин жаждал сражаться в открытом бою, храбро и доблестно, и советы его оказывали все большее влияние на короля. В те дни эльфы Нарготронда отказались от скрытности и выходили на битву, не прячась и не таясь более; откованы были огромные запасы оружия, и, по совету Турина, нолдор перекинули через Нарог надежный мост, от самых Врат Фелагунда, чтобы ускорить передвижение войск. В ту пору все земли, лежащие к востоку в междуречье Нарога и Сириона, и к западу до реки Неннинг и разоренного Фаласа, были очищены от прислужников Ангбанда, и хотя Гвиндор неизменно возражал Турину на королевских советах, предостерегая, что к добру подобный образ действий не приведет, он впал в немилость, и никто не прислушался к нему, ибо силы Гвиндора были уже не те, и утратил он былую воинскую доблесть. Так Нарготронд явил себя злобе и ненависти Моргота; но по-прежнему по просьбе Турина настоящее его имя не произносили вслух, и хотя молва о его подвигах дошла до Дориата и до самого Тингола, слухи говорили лишь о Черном Мече Нарготронда.

Во время этой передышки, когда вновь возродилась надежда, и деяниями Мормегиля мощь Моргота обуздана была к западу от Сириона, Морвен наконец бежала из Дор-ломина вместе с дочерью Ниэнор и отважилась на долгий путь к чертогам Тингола. Там ожидало ее новое горе, ибо не нашла она Турина: ничего не слышали о нем в Дориате с тех пор, как Драконий Шлем исчез из земель к западу от Сириона; но Морвен и Ниэнор зажили в Дориате как гости Тингола и Мелиан, в чести и холе.

И вот, когда после восхода Луны миновало четыреста девяносто пять лет, по весне явились в Нарготронд два эльфа по имени Гельмир и Арминас: подданные Ангрода, со времен Дагор Браголлах они жили на юге во владениях Кирдана Корабела. Долгий путь проделали они, и принесли вести о том, что под сенью Эред Ветрин и в ущелье Сириона собираются огромные силы орков и злобных тварей; поведали и о том, как Улмо явился Кирдану, предостерегая о великой опасности, нависшей над Нарготрондом.

«Внемли словам Владыки Вод! — молвили эльфы королю. — Вот что рек он Кирдану Корабелу: «Северное Зло осквернило истоки Сириона, и более не властен я над перстами текучих вод. Но худшее еще впереди. Вот что скажите правителю Нарготронда: пусть замкнет двери своей крепости и не покидает ее стен. Пусть обрушит камни гордыни своей в бурлящую реку, дабы ползучее зло не отыскало врат».

Встревожили Ородрета темные речи посланцев, но Турин наотрез отказался прислушаться к их советам; менее же всего соглашался обрушить огромный мост: ибо сделался он горд и непреклонен, и стремился всем распоряжаться по желанию своему.