Сильнее боли

Руль она дернула вправо в ту самую секунду, которая наверняка была последней из отведенных судьбой для возможности что-то исправить. К счастью, у водителя другого автомобиля хватило ума и выдержки не повернуть на встречную, чтобы избежать столкновения. А может, он впал в ступор от страха. Машины разминулись, пожалуй, в считаных миллиметрах друг от друга.

Руки Гали задрожали так сильно, что «жигуленок» начал вилять. Но пока Тарас осипшим незнакомым голосом не сказал: «Пожалуйста, остановись», Галя упорно продолжала гнать вперед, пытаясь справиться с управлением. Просто у нее вдруг будто выключился мозг и пропали мысли — все до единой. И даже услышав просьбу Тараса, она еще какое-то время вспоминала, что нужно сделать, чтобы ее выполнить. Потом затормозила, но столь резко, что автомобиль пошел юзом, и заснувший было Костик, не слышавший даже сигналов машины, с которой они едва не столкнулись, от визга покрышек проснулся и закричал:

– Мама!

Лишь тогда Галя полностью очнулась и, чудом справившись с управлением, остановила «Жигули» у самого края обочины, едва не съехав в глубокий, скрытый вечерним мраком кювет.

Машина сразу заглохла. Тишина наступила такая, которую можно было сравнить лишь с той, что накрыла бы их всех минуту назад, не дерни Галя руль. Но ощущение могильной тишины длилось недолго. Всхлипнул Костя, и Галя прижала его светлую голову к груди.

– Ну, ну… Не плачь, мой котеночек. Все хорошо.

Сзади завозился Тарас. Несколько раз шумно вдохнув и выдохнув, он спросил скорее недоуменно, чем испуганно:

– Ты чего?

– Подожди, — прошептала Галя. — Пожалуйста, подожди.

Слезы покатились вдруг по щекам, и она ткнулась в мягкий Костин затылок.

– Мама, не плачь, — погладил сын ее руку.

– Не буду, солнышко, не буду, — выдавила Галя, пытаясь проглотить ком в горле.

Ей сейчас очень-очень хотелось остаться одной. Совсем одной. Там, где ее никто не смог бы увидеть и услышать. В глухом лесу, в пустыне, на Северном полюсе, куда собирался отправиться Костик… Все равно где, лишь только чтоб можно было завыть во весь голос — отчаянно, дико, выплеснув из себя все: отчаянье, страх, безысходность, тоску, тревогу… Что еще накопилось там, в темных, неведомых ей самой закутках… души?.. подсознания?.. сердца?.. Там еще билась боль — мучительная, почти физически ощутимая, которая тоже представляла собой целый сгусток, где боль тоскливого одиночества жалась к боли от незаживающей раны предательства, где боль за сына, растущего без отца, лепилась к боли невостребованной любви и нерастраченной ласки… Там было много разных болей, в этом клубке, к которому добавилась еще одна — боль от потери любимого некогда человека. Теперь уже — окончательной потери. Настоящей, буквальной. Романа не стало. Совсем. Он даже не умер, он испарился.

И Галя наконец-то ответила Тарасу, оторвав голову от макушки сына, но так ее и не повернув:

– Его больше нет. Моего мужа. Совсем нет.

Тарас шумно сглотнул и, поперхнувшись, закашлялся.

Галя быстро обернулась и заговорила, будто в чем-то оправдываясь:

– Ты не подумай, я давно разлюбила его. Но ведь любила! Очень. Когда-то и у нас были фонтаны…

– Какие фонтаны? — откашлявшись, хрипло переспросил Тарас и опустил глаза в пол.

– Что? — дернула головой Галя. — Фонтаны?.. Нет-нет, это я так. Никаких фонтанов, конечно… — И спросила вдруг, совсем неожиданно как для Тараса, так и для себя самой: — Скажи, как любовь может превратиться в ненависть? Не в безразличие даже, а именно в ненависть? Почему он хотел убить меня? За что? Ведь это не я предала его. Ведь я продолжала любить даже потом, когда…

Галя замолчала, не закончив фразы, и резко отвернулась от Тараса, так и не дождавшись, когда тот посмотрит на нее.

И снова повисла тишина. Костик опять заснул, уронив белый затылок на Галину руку.

Галя жалела уже, что сказала сейчас Тарасу. Что ему до убитой любви? Что ему до погибшего Романа? Да и надо быть справедливой, у Тараса погиб отец. А Роман вообще хотел убить как ее саму, так и Тараса. И даже Костю! Как она могла сожалеть об ушедшей любви к этому извергу?!

– Прости, Тарас, — снова повернула голову Галя. — Я расклеилась. От страха. Но теперь нам бояться нечего. Он мертв, и мы можем вернуться домой. Можем забыть этот кошмар и опять жить по-прежнему.

– Нет, — все так же уставившись в пол, хрипло ответил Тарас. — По-прежнему мы уже жить не сможем. И ничего пока не кончилось… — Он хотел сказать что-то еще, объясниться, но вдруг встрепенулся и наконец-то посмотрел Гале в глаза: — Но почему ты решила, что там был твой муж? С чего ты взяла, что это его машина? Ты ошибаешься, это машина Валерки Самсонова. Я помню номер. Это совершенно точно! Восемьсот восемнадцать.

– Ты помнишь цифры, — покачала головой Галя.

– Ну да.

– А буквы?

– Буквы?.. — нахмурился Тарас. — Нет, буквы не помню.

– Вот видишь, — сказала Галя. — Бывает много номеров с одинаковыми цифрами, но с разными буквами. И красных «семерок» тоже очень много.

– А ты помнишь точно и буквы, и цифры? — с сомнением в голосе спросил Тарас. — Именно этот номер у машины твоего… бывшего мужа?