Сильнее боли

Непонятно, отца ли она имела в виду, или подумала, что Тараса смущает иное, только Катя, стрельнув на него загадочным взглядом, поспешила сказать:

– Дома никого нет, вы не помешаете.

У Тараса отлегло от сердца. Он понимал, что это лишь временная отсрочка, но и она нелишняя. Самым главным сейчас было привести в чувство Галю, ее состояние тревожило Тараса все больше и больше.

Он пошел следом за Катериной, но уже через пару десятков шагов стал отставать. Как ни пыжился, руки под тяжестью Галины разгибались помимо его воли.

– Погоди, — отдуваясь, крикнул он Кате и шагнул с дороги, чтобы опустить Галю в траву. Сам же согнулся и, уперевшись в колени, тяжело задышал.

– А говорят, что своя ноша не тянет, — без улыбки пошутила Катя. — Ведь это твоя девушка? — Ее вопрос прозвучал как утверждение, но Тарас все же ответил:

– Да. Надеюсь, что да.

– Любишь ее?

– Да.

– А она?.. Впрочем, я скоро узнаю.

– Не надо! — вскрикнул Тарас.

– Боишься? — наконец-то улыбнулась Катерина. — Да, это очень страшно — узнать, что ты вовсе ничего не значишь для самого дорогого тебе человека. Правда ведь?

– Не надо… — теперь уже прошептал Тарас.

– Прости.

– Это ты меня прости.

– Мне тебя не за что прощать.

– Но… — Тарас взмахнул руками, словно попытался взлететь.

– Перестань, — оборвала его Катя. — Сейчас не время. Как зовут твою девушку?

– Галя.

– Надо отнести Галю ко мне.

Тарас склонился над любимой, приноравливаясь, как бы взять ее поудобнее.

– Давай, я понесу, — сказала вдруг Катерина. — У тебя руки устали.

Тарас вспыхнул, словно Катя предложила что-то неприличное. Он быстро подхватил Галю, но из-за спешки сделал это очень неловко и чуть не упал вместе с дорогой ношей.

– Давай, хотя бы помогу! — подошла к нему Катя.

– Я сам, — прохрипел Тарас.

– Ты упрямый, — покачала головой Катя. — Но не всегда упрямство уместно. Давай помогу, у тебя же не получается.

– Как ты поможешь? — почти простонал Тарас, из последних сил удерживая Галю.

– Хотя бы перекинем ее тебе через плечо. Отдохнут руки.

Тарас сдался. А что оставалось делать, если хилые интеллигентские ручки ничего тяжелее книжки не держали? Стыдно перед Катей, конечно, было ужасно. А еще сильнее проклинал он себя за дурацкую выходку в автобусе. Ну проехал бы еще двести-триста метров — и никаких проблем! Ничего бы с ним не случилось, потерпел бы. А теперь вот…

Катя помогла уложить обмякшее тело на плечо Тараса. Он крепко обхватил Галины ноги и шагнул к пыльной грунтовке, по которой, с тех пор как их высадил автобус, так и не проехало больше ни одной машины.

Стало и впрямь гораздо легче. Но только физически. А на душе по-прежнему царил кавардак. До Катиного дома Тарас не произнес больше ни слова. Да и не до разговоров ему сейчас было — стиснув зубы, он решил во что бы то ни стало не делать больше остановок.

Уложив Галю на старую, с никелированными шишечками, высокую кровать, Катя прогнала Тараса из комнаты. Перед тем как переступить порог, он обеспокоенно глянул еще раз на бледное Галино лицо и спросил:

– Как думаешь, все хорошо будет?

– Иди, — огрызнулась Катерина. — Кому сказано?

– Кать, а у тебя покурить нет случайно? — похлопав по карманам, спросил Тарас.

– Вот еще, — фыркнула Катя. — Слушай, брысь, пока ухватом не вытолкала! — Но, когда Тарас закрывал уже за собой дверь, все-таки бросила: — Магазин через дорогу.

От волнений и переживаний курить хотелось ужасно. И Тарас потащился в сельмаг, в котором, как он помнил, имелось всего помаленьку: оцинкованные ведра стояли возле книжного стеллажа, который продавался, как и полтора десятка книжек на нем; рядышком стояли мешки с мукой, крупами и сахаром; на полках за прилавком, с одной стороны от продавца, красовались сапоги и ботинки, а с другой — консервные банки и бутылки с напитками, большей частью алкогольными. И отдельная длинная полка с хлебом, который сельчане брали часто и помногу. Но в целом ассортимент в магазинчике был, конечно, бедным, впрочем, как и в большинстве городских магазинов в советские годы.

Теперь же он остался прежним лишь снаружи. Внутри Тарас обнаружил такой же мини-маркет, как любой небольшой магазинчик в городе. Как и раньше, здесь соседствовала обувь с макаронами, только и то и другое было совсем иного вида и качества, чем шестнадцать лет назад.

Продавщица, молоденькая девчонка, посмотрела на него с откровенным интересом. Все-таки чужой человек продолжал оставаться для Ильинки редкостью. Но удовлетворять ее любопытство Тарас не собирался, поэтому, купив пару пачек сигарет, направился к выходу. Но его вдруг окликнули. Пожилая женщина, крутившая в руках туфлю возле полок с обувью, спросила:

– Ты ведь Тарас, Лидии Румяновой внук?

– Да, — ответил Тарас. На «тыканье» он не обиделся, помнил, что так тут всегда было принято обращаться. Хоть старший к младшему, хоть наоборот. Чувствовалось в этом что-то семейное, сплачивающее людей, что очень нравилось Тарасу. Но сам он, разумеется, так говорить не мог. Тем более, со старшими по возрасту. Не поворачивался язык. А потому добавил традиционно: — Простите, но вас я не помню.