Силуэты пушкинской эпохи

Я о мирной жизни сельскойВам хочу сказать, друзья!Как в тиши здесь деревенскойДобрая живет семья.Старый дом с двумя окнами,

весь соломою покрыт;В нем и верьх и со стенами —Все простой имеет вид.Тамо видел я икону!Впереди она стоит:

Перед нею ж по законуСвечка желтая горит.Стол большой и весь дубовыйНе покрыт стоит ничем;Лишь один корец кленовый

С добрым пивом был на нем! —

писал «русский Гезиод» в стихотворении «Изба».

Тем не менее внимание к себе Слепушкин привлек, да еще какое. 23 января 1826 года Российская Академия присудила поэту за его сборник среднюю золотую медаль в 50 червонцев с надписью: «Приносящему пользу российскому слову». Николай I пожаловал ему богатый, шитый золотом бархатный кафтан, а императрицы Александра и Мария Федоровны каждая — золотые часы.

«Не будет вам Бориса прежде чем не выпишете меня в Петербург, — писал Пушкин Плетневу в марте 1826 года. — Что это в самом деле? Стыдное дело. Сле — Пушкину дают и кафтан, и часы, и полу-медаль, а Пушкину полному — шиш. Так и быть: отказываюсь от фрака, штанов и даже от академического четвертака (что мне следует); по крайней мере пускай позволят мне бросить проклятое Михайловское».

Впрочем, к самому «русскому Гезиоду» Александр Сергеевич отнесся весьма благосклонно. По рекомендации Пушкина, Дельвиг поместил в «Литературной газете» стихотворение поэта-поселянина «Ярмарка», а Плетнев доставил Слепушкину экземпляр «Стихотворений Александра Пушкина». В свою очередь, Слепушкин в 1830 году, уже после того, как состоялось его личное знакомство с Александром Сергеевичем, преподнес ему издание своей сельской поэмы «Четыре времени года русского поселянина».

«Стихотворения Слепушкина получил и перечитываю все с большим и большим удивлением, — писал Пушкин Великопольскому в 1826 году. — Ваша прекрасная мысль об улучшении состояния поэта-крестьянина надеюсь не пропадет». И сам Пушкин принимал живейшее участие в выкупе поэта-крестьянина от его помещицы. Дело закончилось благополучно. Слепушкин получил вольную, записался в купцы 3-й гильдии и завел в селе Рыбацком кирпичный завод.

А. О. Смирнова-Россет (1809–1882)

«В то время расцветала в Петербурге одна девица, и все мы, более или менее, были военнопленными красавицы, кто более или менее уязвленный, но все были задеты и тронуты. Кто-то из нас прозвал смуглую, южную, черноокую красавицу Донна Соль — главной действующей личностью испанской драмы Гюго. Жуковский, который часто любит облекать поэтическую мысль выражением шуточным и удачно-пошлым, прозвал ее небесным дьяволенком… Несмотря на свое общественное положение, на светскость свою, она любила русскую поэзию и обладала тонким и верным поэтическим чувством. Она угадывала (более того, она верно понимала) и все высокое и все смешное. Изящное стихотворение Пушкина приводило ее в восторг. Переряженная и масленичная поэзия певца Курдюковой находила в ней сочувственный смех. Наша красавица умела понимать Рафаэля, но не отворачивалась от Теньера… Вообще увлекала она всех живостью своею, чуткостью впечатлений, нередко поэтическим настроением. Прибавьте к этому в противоположность какую-то южную ленивость, усталость… Она была смесь противоречий, но эти противоречия были как музыкальные разно-звучия, которые под рукой художника сливаются в какое-то странное и увлекательное созвучие. <…> Хоть не было в чулках ее ни малейшей синей петли, она могла прослыть у некоторых академиком в чепце. Сведения ее были разнообразные, чтения поучительные и серьезные, впрочем, не в ущерб романам и газетам», — такой выразительный портрет дал П. А. Вяземский одной из самых удивительных женщин XIX века Александре Осиповне Смирновой-Россет.

«Это перл всех русских женщин, каких из них мне случалось знать, прекрасных в душе», — писал о ней Н. В. Гоголь. Она в равной степени свободно чувствовала себя и в «тревоге пестрой и бесплодной большого света и двора», говоря пушкинскими словами, и в дружеском кругу знакомых писателей и поэтов, в который входили практически все известные литераторы XIX века.

Александра Осиповна была дочерью Иосифа Ивановича Россета и Надежды Ивановны Лорер. В ней смешались разнообразные национальные черты родителей: отец был итальянцем, а мать — по отцу немкой и грузинкой по матери (урожденной княжне Цициановой). В 1813 году Надежда Ивановна овдовела и вторично вышла замуж за полковника лейбгвардии конной артиллерии Арнольди. Его стараниями Александра Осиповна и была зачислена в Екатерининский институт пансионеркой на иждивение его императорского высочества Михаила Павловича.