Силуэты пушкинской эпохи

Соколовский был арестован и препровожден на следствие в Москву. В течение 9 месяцев, пока тянулось дознание, поэт сидел в остроге. «С ним очень дурно обращались, — писал Никитенко, — а один из московских полицмейстеров грозил ему часто истязаниями». Наконец, не предавая дело суду, Николай I повелел главных виновников, в том числе и Соколовского, оставить года на два в Шлиссельбурге и потом допустить к службе в отдаленных местах.

После года заключения в крепости Соколовский был выпущен по болезни на поруки родного брата. До отправления в ссылку ему дозволили остаться в столице. На некоторое время он оказался в центре внимания литературного Петербурга. Ореол мученика многих заставлял видеть в нем незаурядное поэтическое дарование. По выходе из заключения Соколовский сочинил драматическую поэму «Хеверь». «Хеверь, однако, — писал Панаев, — к удивлению нашему, произвела на всех тяжелое впечатление… Едва ли этой „Хевери“ разошлось до десяти экземпляров. Один мой знакомый, которому я наговорил Бог знает что о таланте Соколовского, взял у меня его поэму, пробежал ее и, возвращая мне, сказал:

— Знаете, теперь уже никто не будет говорить: какую ты порешь дичь или галиматью, а какую хеверь ты порешь».

«Соколовский, — продолжает Панаев, — вдруг упал с пьедестала, на который неосторожно вознесли его. Неуспех его „Хевери“ совершенно убил его дух; он совсем опустился и все чаще и чаще стал появляться в нетрезвом виде».

Тяжелая хроническая болезнь не избавила Соколовского от ссылки в Вологду, которая, конечно, не могла поправить ни душевного, ни физического его здоровья. Он пил запоем, вдобавок ко всему страдая от безнадежной любви к дочери местного помещика Макшеева. В конце 1838 года Соколовскому было разрешено, наконец, уехать лечиться на Кавказ. Но время ушло. Жить ему осталось меньше года.

Г. А. Строганов (1770–1857)

«В нем, как во многих вельможах, выросших под конец царствования Екатерины, — писала о графе Григории Александровиче Строганове Антонина Дмитриевна Блудова, — было несуществующее ныне смешение совершенно иностранного воспитания, привычек, склада ума с чисто русской чуткостью к политике, сердечной горячностью к родине и глубоким чувством достоинства России… В разговоре, в языке, в приемах это был представитель либерально-аристократической молодежи Версальского двора, в направлении политическом, в дипломатических делах это был представитель русского государя и русского народа. „Он был последний русский посол в Константинополе“, — говорили о нем славяне еще в такое время, когда сажали послов в Семибашенный замок с тем, чтобы при объявлении войны обезглавить их. А во время Крымской войны, в глубокой старости, ослепший, удалившийся от дел, он однажды встал, попросив руку у одного из гостей, чтобы проводить слепого, и вышел из собственной гостиной, сказав дерзкому иностранцу, что он не останется в одной комнате с посетителем, который осмеливается при нем сказать слово неуважительное про Россию».

Граф Григорий Александрович Строганов был сыном барона Александра Николаевича Строганова и Елизаветы Александровны (урожденной Загряжской), тетки Натальи Ивановны Гончаровой, матери Натальи Николаевны. Получив домашнее образование под руководством француза-гувернера де Мишеля, он для завершения учения был отправлен за границу вместе с своим двоюродным братом и его воспитателем Роммом, впоследствии известным деятелем французской революции. Вернувшись в Россию в 1789 году, Строганов до вступления на престол Павла I пробыл на военной службе, а затем был определен членом Берг-Коллегии с пожалованием в действительные камергеры.

С 1805 года он дипломат. Сначала в Испании, затем в Стокгольме и, наконец, в Константинополе. В 1826 году Строганов был возведен в графское достоинство, год спустя назначен членом Государственного Совета.

Блестящий аристократ и дипломат, граф Строганов отличался весьма привлекательной внешностью и пользовался большим успехом у женщин. Слава его донжуанских подвигов была настолько велика, что Байрон даже увековечил его в своей знаменитой поэме. Донна Джулия, доказывая перед ревнивым мужем безупречность своего поведения и перечисляя поклонников, называет среди них и Строганова, причем вменяет себе в особую заслугу то, что она устояла против обольщения и заставила его напрасно страдать.

Во время своего пребывания в Испании, Строганов, уже будучи женат на княжне Трубецкой, увлекся португальской графиней да-Ега, урожденной д’Альмейда, графиней д’Оейгаузен, которая последовала за ним в Россию. От нее у него была дочь — Идалия Григорьевна Обортей, вышедшая замуж за кавалергардского полковника Александра Михайловича Полетику и известная, в частности, своей невероятной ненавистью к Пушкину. Именно на квартире Идалии Полетики состоялось таинственное свидание Дантеса с Натальей Николаевной, после которого были разосланы по городу анонимные письма. Кстати, сам граф Григорий Александрович Строганов относился к семье Пушкина по-родственному и был весьма расположен к поэту.