Сильвандир

Происшествие это наделало столько шуму, что правосудие заинтересовалось случившимся, и мужа вызвали в суд; однако он, казалось, был так убит горем, проливал столько слез, оплакивая смерть безвременно погибшей жены, что за полным отсутствием улик его отпустили.

Сильвандир очень скорбела об участи несчастной женщины, а Роже пришел в негодование и объявил, что, если бы муж погибшей не был простолюдином, он бы заставил его заплатить за столь гнусный поступок.

Супруги д’Ангилем поспешили покинуть этот город, сулящий несчастье, и уже на следующий день прибыли в Марсель.

Марсель был конечным пунктом их путешествия; Роже и Сильвандир, решившие провести тут некоторое время, остановились в гостинице. С первого же дня по приезде они стали прогуливаться по улице Каннебьер и по Мельянским аллеям; ходили они нежно обнявшись, и прохожие принимали их за новобрачных, которые проводят тут свой медовый месяц, и восхищались тем, как страстно эти молодые люди любят друг друга.

В гостинице, где они жили, в обществе, где они бывали, — словом, везде образцовую чету осыпали похвалами.

— До чего он красив, этот юный дворянин, и как его боготворит жена! — восторгались дамы.

В городе только и говорили что о Роже и о Сильвандир.

Однажды шевалье — он утром уходил куда-то без жены, — возвратившись в гостиницу, сказал Сильвандир, что днем они нанесут визит некоему негоцианту из Сардинии, у которого он, Роже, только что поместил, и весьма выгодно, ненужные ему пока деньги.

Сильвандир спросила у мужа, какое он посоветует ей надеть платье, и шевалье ответил:

— Самое красивое из всех, моя дорогая. Я хочу, чтобы этот чужестранец рассказывал потом у себя дома, что за время своего путешествия не встречал женщины красивее вас.

Таким советам Сильвандир следовала неукоснительно, и это делало честь ее супружеской покорности. Надо сказать, что ее красота в обрамлении тонких кружев и сверкающих бриллиантов была просто ослепительна, и, когда молодая женщина села в портшез, даже носильщики были поражены.

Негоциант из Сардинии жил на Райской улице. Это был высокий старик с седой остроконечною бородкой, которую обычно носили во времена кардинала Ришелье; он походил скорее не на жителя Сардинии, а на еврея, грека или араба и свободно изъяснялся на нескольких языках. Видимо, он с нетерпением ожидал своих гостей, ибо вышел к ним навстречу с лучезарною улыбкой на лице. Отблеск красоты Сильвандир, казалось, падал на всех, кто к ней приближался.

Ничто так не переполняет человека уверенностью в себе, как успех; Сильвандир заметила, какое она произвела впечатление, и была восхитительно мила и любезна.

Шевалье, как и положено галантному мужу, старался как можно лучше оттенить ум своей жены и переводил для него разговор с предметов пустяковых на предметы весьма серьезные.

Молодая женщина с честью выдержала испытание, о котором говорил Буало: она с неизменным успехом переходила от глубокомысленных суждений к остроумным замечаниям, от забавного к серьезному.

Шевалье просто сиял от гордости; время от времени он кивал головой негоцианту, и это движение можно было передать такими словами: «Сами видите, я говорил вам правду».

А сардинец в ответ только подмигивал, словно желая сказать: «Да, таких женщин не часто встретишь!»

Роже попросил жену перейти на итальянский язык, и она не менее получаса вела разговор на тосканском наречии с чисто римским произношением.

Затем шевалье попросил Сильвандир сыграть что-нибудь на клавесине, и она спела арию из оперы «Орфей», аккомпанируя сама себе.

Когда она кончила, мужчины захлопали в ладоши и снова обменялись красноречивыми взглядами и улыбками.

Купец из Сардинии шепнул несколько слов на ухо д’Ангилему.

— О нет, это невозможно, — отвечал шевалье. — Боюсь, что, несмотря на все мои просьбы, госпожа д’Ангилем никогда на это не согласится.

— Друг мой, что вам сказал наш хозяин? — спросила Сильвандир.

— Пустое, — ответил шевалье.

— А все-таки?

— Он просит о невозможном.

— О чем же именно?

— Он говорит, что видел, как танцуют цыганки в Испании, алмеи в Египте, баядерки в Индии…

— Ну и что же?

— И он утверждает…

— Что именно?

— Он убежден, что вы превосходите грацией всех этих женщин, и уверен, что если бы вы только захотели станцевать менуэт или гавот…

— О! — воскликнула Сильвандир.

— Я же говорил вам, моя дорогая, — сказал Роже, — что это невозможно.

— Однако, мой друг, — вдруг объявила Сильвандир, не желавшая покидать стезю кокетства и обольщения, — однако, окажись у меня хоть какой-нибудь партнер, я бы охотно станцевала менуэт.

— А я-то? Я готов! — воскликнул старик-сардинец.

И он принялся напевать мелодию менуэта Эксоде, а Сильвандир со своим комичным партнером старательно исполняла танцевальные па с восхитительной точностью и грацией.

Успех Сильвандир превзошел все ожидания.

— Скажите, сколько лет вашей супруге? — осведомился сардинский купец, и в голосе его прозвучало неприкрытое восхищение.

— Девятнадцать лет, семь месяцев и пятнадцать дней, — ответил Роже, — ей еще не исполнилось и двадцати, любезный сударь мой, еще не исполнилось и двадцати!