Силы Хаоса: Омнибус (ЛП)

— Кого «тебя»? И как можно благодарить за предательство. Это не имеет смысла.

— Ты знаешь, кто я, Дафан, — ответила Гицилла, хотя ее губы не двигались. — Кто еще мог бы быть за это благодарен? Кто еще мог бы наслаждаться таким чудесным парадоксом?

— Я не делал ничего для тебя, — ответил Дафан, полагая, что уже не имеет значения, кто подразумевался под словом «тебя». — Я сделал то, что сделал, по своим причинам, потому что я человек.

— Ты был им, — произнесла Гицилла, не слишком подчеркивая слово «был». — Но спроси себя, Дафан: что ты чувствуешь? И еще: чем ты станешь?

— Я ничего не чувствую, — сказал Дафан. Это была правда. Он не чувствовал совсем ничего. Словно та часть его, что могла чувствовать, была отнята у него: вырвана, вырезана и отброшена.

Конечно, именно эта часть его души была связана с Сатораэлем, слившись с демоном в варп-шторме. То, что осталось не связанным, независимым и способным к самостоятельным действиям — мыслящая часть, его разум. Но без эмоциональной части его разум никогда не сделал бы того, что сделал, потому что у него не было бы никаких побуждений делать это: ни страха, ни амбиций, ни гордости, ни страсти; ни чувства долга перед огромной семьей человечества среди звезд.

Так что же он есть сейчас? И чем он может стать?

— Я верну все это, — сказал Дафан, не будучи уверен, откуда он это знает. — Я буду жить, и опыт жизни вернет желание, и надежду, и тревогу…

— Ты мог бы стать великим колдуном, — сказала мертвая Гицилла, — под надлежащим руководством.

— У меня не было ни частицы дара, — напомнил ей Дафан. — И поэтому я еще жив, а ты — нет.

Следовало бы сказать «а Гицилла — нет», но такие тонкости его уже не волновали.

— Есть исключения в каждом правиле, — сказала мертвая Гицилла. — Они так радуют меня. И ты научишься любить их — когда привыкнешь… Ты не обязан подчиняться правилам, если ты этого не хочешь. Поразмышляй об этом, когда окажешься способен испытывать желания вновь. Спроси себя, что мог бы пожелать Сновидец Мудрости, живущий в мире, подобном этому? Другого все равно ты не увидишь.

— Я не буду служить твоему делу, — сказал Дафан. — Никогда. Я всегда буду предавать тебя, потому что я человек. Человечество — единственная сила, что стоит между сущностями, подобными тебе, и окончательной погибелью всего.

— Ничто не может помешать погибели всего живого, — ответил бог Гульзакандры устами Гициллы. — В конечном счете — все, что живет — вернется в пыль и прах, а все, что обладало силой — к бессилию. Значение имеет только то, как жизнь горит. И не насколько быстро, но КАК. И в чем была бы радость принять сторону Хаоса — быть Хаосом — если бы не было Порядка, чтобы бороться с ним? Какое удовольствие в победе, доставшейся слишком легко? Какая гордость, радость, чувство достижения, триумф? Враги нужны мне больше, чем друзья. Ничто так для меня не ценно, как предатель. Но у моих врагов все по-другому. Запомни это хорошо, Дафан, когда к тебе вернутся чувства. Порядок нетерпим к предателям и слабым, и к творчеству, и к тем, кто не умеет приспособляться к положению вещей. Порядку нужен лишь порядок, и неподвижность разума. Ты можешь к этому прийти, если захочешь — когда ты сможешь что-то захотеть. Но если бы ты выбрал путь иной — то большего достиг бы… Если твой выбор будет мудрым — ты станешь более великим колдуном, чем Гавалон.

— Никогда, — ответил Дафан. — Я человек, и не имеет значения, что я мог потерять, защищая людей. Я не могу и не хочу быть чем-то иным — и если я не могу сейчас испытывать чувства, по крайней мере, это означает, что я свободен от всех соблазнов и искушений. Меня невозможно склонить к скверне.

— И это очень хорошо, — сказало существо, которое не было Гициллой. — Единственное, что Губительные Силы ценить способны больше падших душ — лишь души чистые. Я пожелал бы тебе долгой жизни, если бы мог ты долго жить, и счастья, если бы оно существовало. Однако полагаю, что будет больше шансов выжить у тебя, если отсюда ты пойдешь на запад.

Дафан отпустил обмякшие, покрытые язвами руки Гициллы, и она упала на бок.

Как только ее тело упало на землю, плоть начала слезать с костей, растекаясь по жирной земле, словно ей очень хотелось стать удобрением для обновленного мира, не терпелось принять участие в будущих событиях его жизни.

Дафан знал, что это не сновидение. Он знал, что еще понадобится время, чтобы научиться снова видеть сны — и когда он научится, в его снах не будет ни капли так называемой «мудрости».

Он поднялся на ноги и подставил лицо теплому ветру, обдувавшему его холодные щеки. Солнце сейчас было алым, как артериальная кровь, поднявшись еще выше в словно окровавленном небе, и было скорее пугающим, чем манящим.

Но все равно, когда Дафан отправился искать свое место в новой жизни, он пошел на восток, а не на запад, потому что знал — только глупец поверит словам лживого бога. И если бы Дафан мог сейчас чего-то хотеть, он, несомненно, хотел бы узнать, что же в действительности стало с домом, где жили они с матерью — которая, если судьба окажется необычайно великодушна, может быть еще жива.