Силы неисчислимые

Ранним апрельским утром Рева повел меня на опушку. С высоко задранным стволом на железных подпорках стоял тут злополучный крупнокалиберный пулемет, походивший скорее на гигантскую цаплю, чем на боевое оружие.

— Дай бог, — поддел я Реву, — чтобы это твое сооружение когда-нибудь сработало.

— Та шо ты привязался ко мне со своим богом, — рассердился Рева, как всегда вгорячах путая русские слова с украинскими. — Моя конструкция не подведет, будь уверен. А в данный конкретный момент это у тебя самое грозное оружие, що може бить по фашистским литунам.

— Ну уж и самое грозное, — смеюсь я, — а пушки Новикова, это что, по-твоему, игрушки?

— Если пушка без снарядов, от нее пользы меньше, чем от игрушки.

— Не спеши, дружок, — обнимаю я Павла. — Богатырь сообщил, что в Скрыпницких нашли и снаряды к семидесятишестимиллиметровым пушкам.

— Я бы все равно все снаряды отобрал у артиллеристов!

— За что же такая немилость? А ведь под Серединой-Будой наши пушкари хорошо поработали.

— Подумаешь, один раз бахнули, так уж и слава на весь партизанский край, горячится Павел. — А я тебе другое скажу: вот наш Иван Шитов два снаряда подложил под рельсу, крутанул свою адскую машинку — и пожалуйста: локомотив и семь вагонов с живой силой полетели под откос. От це я понимаю результат.

— Это действительно здорово. Но почему мне не доложили, что подрывники снаряды используют?

— Побоялись, — улыбается Павел. — Шитов эти снаряды у Новикова стянул.

— Но ведь снаряды очень тяжелые.

— Что правда, то правда. Тащить их нелегко. Только чего не сделает добрый партизан, чтобы гитлерякам голову оторвать. Вот и берут ти снаряды, як поросяток, та и ну гулять на дорогу…

— Это все нужно продумать.

— А чего тут думать? Ты ж, Александр, сам понимаешь, что в наших условиях артиллерия дело неэкономичное. Наши доморощенные артиллеристы привыкли стрелять по расчету «на лапоть вправо, на лапоть влево». Мы с тобой не столь богаты, чтобы так боеприпасами разбрасываться. А наш минер донесет и руками снарядик точненько уложит.

— А как твой минный завод?

— Пока не справляется. — Рева нервно набивает табаком свою трубку. — Но все равно наладим выпуск мин. И ты, Александр, отдай приказ хлопцам, чтобы не растаскивали склад с нашими снарядами.

Я успокаиваю друга: на охрану склада выставлен отряд Погорелова, и там будет все в порядке.

Мы возвращаемся в домик штаба. Садимся завтракать.

— Когда начинается операция? — спрашивает Рева.

— Сегодня ночью. Вот справимся с этим делом, будем создавать школу минеров. Нам нужно не менее тридцати диверсионных групп. Понимаешь, если каждая из них свалит под откос хотя бы один вражеский эшелон, какая это помощь будет нашей армии!

У Ревы загорелись глаза. Но тотчас нахмурились:

— Только на меня в этом деле ты не рассчитывай. Не буду я больше сидеть в обозе.

— А как же командир отряда может оставаться в обозе?

— Какой командир отряда? — непонимающе уставился на меня Павел.

Рассказываю ему, что отныне наше объединение будет состоять из восьми отрядов. Поэтому решено, что я больше не буду совмещать две должности командира отряда и командира объединения. И командиром головного отряда имени 24-й годовщины РККА назначен он, Павел Рева.

— Так что тебе и карты в руки. Пожалуйста, действуй, разворачивай свое минное дело. Но сначала нам нужно разгромить немцев, вырваться на простор.

Рева взволнован, пытается закурить, но спички ломаются одна за другой.

Последние наши бойцы покидают Красную Слободу. Мы с Ревой стоим на бугорке, в последний раз оглядывая ставшие родными места. К нам подошла Петровна. Маленькая, какая-то всегда незаметная и всегда нужная. Тихо заговорила:

— Смотрю, разъезжаются товарищи, то один уедет, то другой. Думаю, пойду, старая, наведаюсь, а вдруг и вы… — Не договорив, пытливо посмотрела на нас. И по глазам видно, что хочется ей услышать от нас один ответ: «Что вы, Петровна, никуда мы от вас не уходим»…

Но не можем мы обманывать добрую женщину.

— Це верно, уезжаем, — вздыхает Рева. — Давай прощаться, золотой ты наш человек.

Я смотрю на Петровну. Вспомнился хутор Пролетарский, морозное вьюжное утро и узел с домашним скарбом. Петровна выносила свои последние вещи, чтобы тайно променять это добро на муку и картошку и подкормить нас, изголодавшихся, измученных. У нее на руках умер раненый Пашкович… До сих пор слышу ее тихие шаги по ночной избе. До изнурения хлопотала она: надо было накормить, обшить, обстирать партизан. И делалось это так незаметно, будто она к этому даже и не причастна.

В мирное время ничем от других не отличалась семья Калинниковых. Жили как все, честно трудились… А вот случилась беда с Родиной, и вся семья лесника поднялась на подвиг. Скромно, без лишних слов эти люди делали свое дело, повседневно рисковали жизнью для спасения других, отдавали все свои силы борьбе с врагом. Любовь и почет этой славной семье! Спасибо тебе за все, Елена Петровна!..

Я обнимаю ее, целую седеющую голову.

— Не забывайте нас, — шепчет Петровна сквозь слезы.