Симоха Рамода

По истечении двух недель группа Ланге двинулась в дорогу. Сбор состоялся на восходе солнца у Водовзводной, бывшей Свибловой, башни Кремля. В карете, выделенной Милославским, прибыл мастер и его толмач. Карету запрягли парой породистых резвых лошадок. Кучера, мужика лет сорока, одели в темно-синий камзол с блестящими пуговицами и аксельбантом. Стрельцы прибыли раньше всех. Командир по имени Ерема представился мастеру и предложил свой вариант построения группы: впереди два всадника – стрельца на расстоянии окрика, затем карета, остальные восемь воинов попарно на таком же расстоянии и, сзади две резервные лошади, навьюченные тюками с запасной одеждой и провиантом.

Переправившись на другой берег Москвы-реки, взяли курс к Калужской заставе. Карета имела жесткие рессоры, но тряску гасили два мягких дивана друг против друга. Сзади в багажном сундуке лежали перевязанные в тряпицы нужные инструменты, а сверху в холщовом мешке лиловые сапоги. Бумаги и письмо к старосте были при инженере в походном сундучке очень похожем на морской рундук.

Еще раз, прокрутив в голове свои задачи, Ганс закрыл глаза и попробовал задремать, но гордость за себя не давала ему покоя. Он еще раз вспомнил как, не зная обычаев и нравов русских, сумел организовать все по-своему. Ведь сразу по приезду в Россию инженер понял, что русские между собой повязаны какой-то только им известной клятвой и у них в крови недоверие к иноземцам, а может быть и неприятие их.

Выбирать по указанию Милославского среди служек Каменного Приказа помощника Ганс и не собирался. Со многими он уже был знаком и остался не в восторге от их хронического желания что-нибудь урвать, получить большое вознаграждение в любом виде, избежать ответственности за участие в деле. Судьба преподнесла немцу неожиданный подарок в виде независимого, делового и грамотного парня.

Увидев еще раз картинку своей безоговорочной победы, Ганс задремал по-настоящему, и тряская дорога его уже не беспокоила. Толмач и Сашка вели свой разговор. Оказалось, что толмач родом из Нарвы, сын пекаря. Язык иноземный выучил и не заметил, когда. Просто соседи слева и справа оказались немцами. Он дружил со своими ровесниками и общался с их родителями. Достигнув отрочества, стал шутить, что родной язык часто путает с немецким и с польским. Потом пришел стрелец и предложил ему хорошо оплачиваемую работу.

– Я ведь второй ребенок, а всего у нас в семье пятеро. Пришлось с мастером ехать в Москву и неотлучно находиться при нем. Когда все закончится, сам не знаю. Только немец меня домой не отпускает, а здесь еще начали приплачивать за…

Толмач сконфузился и резко замолчал. Через какое-то время он, приоткрыв занавеску, глянул в окно, потом посмотрел на противоположную сторону. С двух сторон их дорогу окружал непроходимый лес.

– Страшно? – спросил Сашка.

– Я вообще лесов боюсь!

– Именно в этих местах безумствовал бандит Карачун. Слышал о таком?

– Расскажи, что знаешь?

– Карачун в своей банде держал только душегубов. Они не щадили ни богатых, ни бедных. Всех убивали через страшные муки. Зимой голых пленников привязывали к деревьям, летом сажали в муравейник.

Толмача передернуло. Сашка голос сделал еще более таинственным.

– Награбленное золото бандиты прятали в пещере. Когда один знаменитый колдун по просьбе окрестных жителей покончил с бандой и его главарем, он дал наказ: «Золото Карачуна не искать. А кто случайно найдет, пусть даже не дотрагивается… В этом случае надо возложить на себя крестное знамение и идти дальше своей дорогой, даже не оглядываясь».

Лес то становился дремучим, то резко обрывался и, тогда взору открывались виды на поля, луга, деревни. Иногда на взгорках стояли барские терема в два, а то и в три этажа.

Вокруг них суетилось много народу. И когда кто-то замечал редкий для таких мест караван повозок, то остальные тоже бросали свои дела и, прикладывая к голове ладони в виде козырьков, наблюдали за странными путешественниками.

Когда солнце стало клониться к западу, начали искать место для отдыха. С трех сторон кустарник, открытый спуск и внизу небольшая речка. Рядом большак, и, судя по лаю собак, где-то находилась деревенька. Разместились строго по военным правилам: в середине карета, вокруг оборона, за ней дозор и охранение. Командир стрельцов Ерема подошел к Александру и доложил о готовности отряда к отдыху:

– Слышь, Александр, – вдруг неожиданно вполголоса заговорил командир, – идем-то мы в мои родные места. Детство и отрочество прошли на берегу реки Поротвы в деревне Овчинино. Оттуда меня барин и забрал в Москву, как известного всей округе мастера кулачного боя. В те времена разошелся в столице Тимошка Анкудинов. Сам он колесил по Европам, а вот его банды именем несуществующего сына Василия Шуйского, бывшего царя, творили на Московии всякие безобразия. Стали набирать в стрельцы настоящих бойцов. Так я и прижился в Москве. Теперь мне в деревне и делать-то нечего. Родители померли, земля отошла к соседям, избенка, рассказывали, совсем завалилась.

– А в Москве-то как живется?