Синан и Танечка

– Обнесли, Танька! Обнесли нас! Я бля буду, это та сучка с третьего этажа, Натэлла, навела. Все расспрашивала меня – как вы, Ирочка, сама крутитесь с этими шубами? Елки, ты только посмотри! Товара тыщи на две зеленых вынесли. Хорошо, я бабло дома не оставила, с собой возила.

Таня, войдя в комнату вслед за Иркой, оглядывалась по сторонам, рассматривая опрокинутую мебель и выпотрошенный матрас на кровати. Ей убиваться было не из-за чего, все ценности в их комнате принадлежали Ирке, у нее еще пока ничего своего не было. Тут вдруг Таня вспомнила про картонную папку, в которой хранила документы, бросилась к старому колченогому письменному столу с вывернутыми ящиками и принялась рыться в куче выброшенных из них бумаг.

Папки не было.

Убедившись в этом, Таня села на пол и в прострации уставилась в стену.

Нет, никаких ценных бумаг в ней у нее не хранилось. Но там было свидетельство о рождении Асеньки. Единственное доказательство того, что когда-то у нее была дочь.

Глава 4

Ноги снова ныли. Синану казалось, будто под кожу к нему забрались какие-то насекомые и ползают там, грызут бессильную плоть, пробираются в кости. Он глухо стонал, пытаясь кое-как ворочаться с боку на бок, упираясь руками в постель и рывком подтягивая за верхней частью туловища недвижимую нижнюю. В палате было темно. Где-то там, за опущенными жалюзи, ночная жизнь никогда не засыпавшего Стамбула только начиналась, здесь же царила такая глухая тишина, что казалось, будто на больницу опустилась вечная ночь, которая никогда не закончится. В палате было душно. Синан понимал, что это ему лишь мерещится, ведь бесшумный кондиционер работал двадцать четыре часа в сутки. И все же он задыхался: этот выхолощенный, лишенный запахов воздух, проникая в легкие, будто бы забивал их чем-то колким и сухим.

Синан неотрывно смотрел на полосу мертвенного света под дверью. Танечка снова сегодня дежурила в ночь, он знал это, и искушение позвать ее мучило его все сильнее. Она зайдёт в палату, стройная, легкая, светлая, будто солнечный луч, прикоснется к нему, и ноги сразу отпустит, и в палате станет прохладно, свежо, а на него наконец снизойдет благословенная дрема.

И все же в голове против воли начинали звучать слова медсестры. «Она чокнутая, полоумная, не от мира сего». Синан, как человек военный, не раз встречал за свою жизнь людей, которым виртуозно удавалось казаться не тем, кем они являлись на самом деле. Безобидные старички-пастухи, оказывавшиеся вражескими шпионами, раскованные современные женщины, оказывавшиеся фанатичными террористками. И как ни хотелось ему верить Танечке, внутри жило понимание, что обмануть сейчас его, зависимого, выбитого из колеи, страдающего от болей, было бы проще простого. Вопрос был только в том, для чего это могло понадобиться медсестре. Действительно ли она фантазирует, сочиняет себе другую жизнь и сама в нее верит? Или это ловкая мошенница, у которой на уме какая-то афера?

Возможность того, что Таня рассказывает правду, невероятную, больше напоминающую остросюжетный фильм, но все-таки правду, тоже оставалась. Правда, очень уж ловко в этом случае все сходилось так, чтобы подтвердить истинность рассказанной истории было нельзя. Ни фотографий, ни документов, ни свидетелей… Была, правда, какая-то Ирка… Надо бы разузнать, что это за Ирка, где она сейчас и можно ли с ней связаться.

Для чего ему нужно докопаться до правды, Синан и сам не знал. Здравый смысл твердил, что лучшее, что можно сделать в такой ситуации, это выбросить медсестру с ее историями из головы и заняться своей жизнью. В конце концов, она ему никто, какая разница, что она там рассказывает? Эти басни помогали ему справиться с ночными приступами – и на том спасибо. Но сердце отказывалось подчиняться доводам разума и снова и снова требовало Танечку, а противостоять ему Синан, обычно гордившийся своей выдержкой, сейчас не мог.

Вот и сегодня, промучившись несколько часов, он все же не выдержал и, ненавидя себя за слабость, потянулся к кнопке вызова. А как только нажал ее, на душе стало спокойней, все сомнения разом улетучились. Дело было сделано, Таня, кем бы она ни была, должна была с минуты на минуту появиться в его палате, и уже от одного этого внутри наступало умиротворение.

– Опять не уснуть? – спросила она, остановившись на пороге.

Сегодня на ней была светло-голубая форма – свободные брюки и кофточка на пуговицах с коротким рукавом. Цвет этот удивительно шел к ее глазам, заметил Синан, когда Таня, приблизившись, щелкнула выключателем и в палате загорелся свет. Они казались еще глубже, прозрачнее. Тот соблазнивший юную Таню подлец-преподаватель в одном был совершенно прав, глаза ее напоминали лесной ручей. Синану доводилось видеть такие в горах Болу.

– Простите, никак не угомонюсь, не даю вам покоя, – глухо проворчал он.

– Ничего, – улыбнулась Таня. – Волнуетесь, наверное. Ведь завтра домой.