Синдром отторжения

Лида как-то странно посмотрела на меня. Ее сумочка висела на другом плече.

Я осторожно – в страхе, что Лида оттолкнет меня, стоит мне сделать одно неверное движение – взял ее за руку.

77

Мы ходили на солнечное затмение ровно двенадцать раз.

Я тогда не понимал, чем же это наигранное зрелище так нравится Лиде, да и сама она не слишком охотно пускалась в объяснения. Было в наших регулярных походах что-то безумное – раз за разом возвращаться в переполненный звездный театр и смотреть, улегшись в ложа, напоминающие кресла операторов нейроинтерфейса, как голографическое Солнце превращается в пугающий черный шар. Но Лиде постановка не надоедала, а мне было все равно, куда с ней идти – лишь бы она оставалась довольна.

Я думал, Лиду привлекала сама воспроизводимость этого уникального в рамках определенных географических координат явления – та легкость, с которой лазерные проекторы воссоздавали то, чем природа занималась на протяжении сотен лет, тщательно выстраивая череду из разнообразных событий, долгот и широт, векторов притяжения – нашего положения в пространстве, движения Солнца и Луны. Или Лиде просто нравилось, как горит под куполом огромное черное светило.

Мы впервые поцеловались после очередного визита в театр.

Вечер выдался ветреный, над засыпающей улицей плыли низкие ненастные облака, напоминающие космические туманности – скопления электронного газа, захваченные притяжением звезд. Над подсвеченными иллюминациями домами привычно мерцал неотличимый от далекого светила искусственный спутник.

Или Венера.

Я знаю – мы остановились у входа в театр, и Лида вытащила из сумочки суазор, намереваясь показать мне какую-то фотографию. Она говорила непривычно торопливо. Тонкий экран покачивался в ее руке. Длинная прядь выбилась из стянутых на затылке волос и постоянно падала Лиде на лицо, а она взволнованно убирала ее рукой.

Но потом Лида замолчала и посмотрела на меня.

Я знаю, что мы стояли на улице, что мимо проходила шумная и возбужденная толпа, однако, когда я вспоминаю наш первый поцелуй, я вижу затмение – черный, охваченный пламенем шар, – и слышу музыку, гнетущий гул, которую играли во время представления в театре. Тень Луны со скоростью километр в секунду несется по обширным окраинам Москвы, я касаюсь волос Лиды, убираю в сторону непокорную прядь, залитое сумраком Солнце испускает последние, предсмертные лучи, я беру Лиду за руку, маленькую и холодную, ее пальцы сжимают мои, тень Луны уже летит над пригородом, глаза Лиды кажутся пьяными, хотя в тот раз она не заказывала ромовый коктейль, лишь пара звезд и самые близкие к нам планеты проступают в страшной солнечной темноте, мне требуется мгновение, чтобы решиться, я склоняюсь к Лиде и целую, ее губы – теплые, влажные, она отвечает на поцелуй, но быстро отодвигается, смотрит слегка осуждающе и в то же время улыбается, и в эту же секунду рассеивается сверхъестественный мрак, тонут в дневном свету звезды, загорается на небе яркий солнечный серп – тень Луны пролетает над городом, со скоростью в четыре тысячи километров в час.

Именно тогда я признался Лиде в любви.

Она промолчала.

Я проводил ее до станции, где она сказала, что в театре было замечательно, что надо как-нибудь сходить туда снова, если, конечно, я сам не устал от повторяющегося по одному и тому же сценарию представления. Потом она сказала, что я могу опоздать в общежитие, которое закрывали на ночь (хотя я не опаздывал ни разу), и что не нужно дальше ее провожать. А я сказал «до завтра», хотя знал, что завтра мы с ней не встретимся – был выходной, и она уезжала куда-то за город.

В тот день я не поехал в общежитие.

Я стоял на станции, слушая, как искаженный голос – барахлил громкоговоритель, и каждая вторая гласная превращалась в пронзительный металлический звон – объявлял о прибытии поездов. Сначала на станции было людно, меня часто толкали, пытаясь втиснуться в переполненные вагоны, но вскоре все вокруг опустело, хотя голос под потолком по-прежнему резонировал и звенел, нарушая напряженную тишину никому не нужными объявлениями.

А потом я остался совсем один.

Я спустился на улицу.

Уже наступила ночь, но на небе не было звезд. Возвращаться в общежитие не хотелось.

Я зашагал к звездному театру, как если бы намеревался посетить еще один, ночной сеанс, в котором не было бы ни закатов, ни рассветов, ни путешествий сквозь звезды на сверхсветовых скоростях – только полное солнечное затмение продолжительностью в один час.

Я дошел до светофора, соединявшего два рассеченных проезжей частью тротуара. Машин не было, но светофор светился угрожающим красным светом, запрещая идти. Я спустился на проезжую часть. Сдавленный голос электронного советчика ожил, возник из пустоты, и заскрежетал мне в спину – «ждите, пока загорится зеленый», «ждите, пока загорится зеленый». Я не стал ждать.

Я пошел дальше, вниз по улице, навстречу запоздалым сонным прохожим, отводившим глаза. Я чувствовал на губах ее поцелуй.

Театр был уже закрыт.