Синдром удава

Позже меня ознакомили с некоторыми из этих документов. Они касались моей деятельности в венском подполье. Среди документов оказалось и письменное свидетельство Эрны о моем участии в движении Сопротивления. Читая его, я был тронут сердечной теплотой, с какой она отзывалась обо мне, но был немало удивлен тому, что на прямой вопрос следователя: «Были ли вы в интимных отношениях с Вальдемаром фон Витманном, гражданином СССР», она ответила: «Да, была».

Трудно сказать, какой смысл придавала она словам «интимные отношения». Мы не успели стать мужем и женой. Сначала потому, что встречались только в совместных операциях, и нам было не до проявления наших чувств, а когда поняли, что должны быть вместе, решили подождать, когда можно будет вступить в законный брак. Таковы были ее убеждения — и мои. И она, и я считали брак таинством. Мы искренне любили друг друга. Но, видимо, нам не суждено было быть вместе. Мне никогда больше не пришлось повидаться ни с Эрной, ни с моей первой школьной любовью — Галиной Вольпе, бесследно исчезнувшей в зловещем 1937 году.

Завершалась моя перекатная дорога войны. За кулисами этого скверного и затянувшегося спектакля произошло что-то непонятное. Какие-то декорации сдвинулись, какие-то рухнули — «следствие было прекращено». Редчайший случай в системе бесправия и беспредела.

О судьбе Сокола и других моих товарищей по Сопротивлению я долгое время ничего не знал. А в 1968 году в газете прочел о том, что в Москве заканчивает работу выставка, посвященная австрийскому движению Сопротивления (сообщение об открытии выставки мне нигде не встречалось, вероятно, его вообще не было). Оказывается, в Москву приезжал его руководитель Сокол, но пробыл всего два дня. Я узнал об этом, когда он уже улетел.

Кез долгое время был полицай-президентом Вены. Оба они — почетные граждане республики. О них там написаны книги. Австрия чтит своих героев и не ждет, когда они умрут, чтобы воздать им должное.

В Вене и Бадене есть даже музеи, посвященные борьбе движения Сопротивления. Венцы также чтят память казненных героев. На могиле Бидермана, Гута и Рашке на Хитцингерском кладбище всегда живые цветы.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Мы всё проходили,

Мы всё проходили.

Друг другу мы головы лихо рубили.

Мы в тюрьмы друг друга сажали азартно.

Азартно кромсали державные карты.

Мы лагерный номер себе вышивали.

Любили великих, потом проклинали.

Алкали и лгали, алкали и лгали.

Мы всё позабыли,

Мы всё позабыли.

Друг друга поэтому снова убили.

Валерий Кравец, норильский поэт

24. С возвращеньицем!

После воссоздания независимой центральной Республики Австрия, согласно договору, часть наших войск покидала Вену. В одном из эшелонов отправляли и меня. Перед отправкой на вокзал во дворе особняка, где размещалось руководство СМЕРШа, я увидел группу людей в штатском. На одном из них сразу признал свой серый костюм и желтые ботинки, а на другом мой светлый летний плащ и шляпу. Видимо, офицеры СМЕРШа вживались в новые роли в качестве «гражданских лиц». Они оставались в независимой Австрийской Республике... Но почему-то в чужой одежде... Мне же предстояло катить на Родину налегке, в казенном телячьем вагоне, разделенном на три примерно равные части легкими перегородками из колючей проволоки; два загона скотских для людей, посредине пространство для двоих конвоиров. Оба загона уже были переполнены. Люди размещались полулежа, по принципу спортивной фигуры «ромашка» — ногами к центру загона, спинами упираясь в стенки. Количество людей значительно превышало отведенную площадь. Это особенно ощущалось в центре, где ногам не хватало места — из обутых ступней образовалась целая пирамида. Тому, чьи ноги были внизу, не то чтобы выбраться, даже переменить позу было невозможно. А путь предстоял долгий. В полу вагона имелось квадратное отверстие размером примерно 10 х 10 сантиметров... уж извините, для оправления естественных надобностей. Я понимаю — читать трудно!.. Но оправляться в такую форточку еще труднее, особенно на полном ходу поезда!! А вот пробраться к этому опрокинутому оконцу было практически невозможно.