Sindroma unicuma. Finalizi (СИ)

     Он тянул меня по аллее мимо понурых промокших ангелов. Лишь завернув за угол института, я смогла унять нервную дрожь. Крики журналистов, оставшихся у ворот, стихли.

     - Я думала, они ринутся следом.

     - Не посмеют. А если попытаются, то огребут по полной, - заверил Мэл.

     - И от них никак не избавиться?

     - Увы, никак. Ажиотаж стихнет, интерес ослабнет, но в покое всё равно не оставят. Поэтому многие предпочитают жить в закрытых охраняемых зонах, как твой отец или мой. Там можно не бояться, что тебя сфотографируют чихающей или нагишом в ванной.

     Подглядывание отвратительно. И ведь не спрятаться от чужой настырности. Наверняка на нас с Мэлом собрано предостаточно материалов и среди них немало скандальных кадров, но лишь благодаря тотальной цензуре они не появляются в прессе.

     Мысли побродили по тропинкам вокруг эпизода с нахальными репортерами и переключились на главный тракт - визит Басты. Ее рассказ о лицее задел мое самолюбие. Мэл должен был дать обязательство эрудированной висоратке, умеющей поддержать разговор и развлечь гостей во время семейного торжества. Она стала бы дорогим украшением любого дома из закрытой зоны - белой или алой. Неважно, какой. Снегурочку готовили к этой роли: прививали вкус в стиле и одежде, учили красиво гарцевать на лошади, учили изящно кушать за сервированным столом, учили тонкостям политеса, формам этикета и грациозным жестам, учили позировать для семейных картин и фотографий. А Мэл связался со мной, хотя я не умею и не знаю девяти десятых того, что преподают в лицее. Страшно. Опрофанюсь на каком-нибудь банкете, и меня засмеют. Заодно посмеются и над Мэлом, выбравшим необразованную девку с деревенскими манерами, и его статус провалится в тартарары.

     - Маська сказала что-то, не подумав, и ты расстроилась, - заметил Мэл, когда мы вернулись в общежитие.

     - Так, мелочи, - отмахнулась я.

     - Нет уж, говори. Иначе позвоню ей и вытрясу правду.

     Вот ведь шантажист.

     - Не надо. Пожалуйста! Баста не при чем. Просто... я плохо разбираюсь в истории искусств... И не знаю иностранные языки... И на пианино играю десять нот одним пальцем... И...

     - Зачем нам пианино? Выброси его куда подальше. Твои пальцы и без него творят чудеса, - прервал Мэл и, обняв меня, поцеловал. - И об искусстве... - снова поцеловал, - ...не раз поговорим... - подталкивая к кровати, целовал на ходу. - И о гибкости языка... И том, что женщина... - опрокинул на спину, - ...должна угождать всегда и во всем... Правильно?

     Он знал, как утешить и успокоить.

     Позже я спросила у Мэла, устроившись на его руке:

     - Баста, наверное, удивилась, что ты живешь в конуре. Она привыкла к большому дому.

     - Мне-то что с её удивления? - потянулся он, зевнув. - Главное, чтобы ты не считала так же.

     - Конечно, не считаю! Мне здесь очень нравится. Вот нисколечко не вру.

     - Вижу, - ответил Мэл, охотно приняв поцелуй, подтвердивший мои слова.

     - Она настроена решительно, - вернулась я пламенной речи его сестрицы о независимости. - Почему Баста не может самостоятельно посещать приемы и банкеты?

     - Потому. Она может выезжать в свет только с тем, кто отвечает за неё. Ну, или с тем, кто в скором времени даст ей обязательство.

     - Получается, это принуждение. Противно. Чтобы посетить Оперу, нужно всего-навсего найти мужа. Делов-то.

     - Не нравится, смотри балет по телевизору, - парировал Мэл. - Маська строит из себя революционерку, но, боюсь, отец приструнит её в два щелчка и уже через год найдет подходящего кандидата.

     - И ты не заступишься? - ужаснулась я. - А если это будет столетний старик? Или Синяя борода? Или...

     - Мой отец - не диктатор, - оборвал он. - Он позволит Маське выбрать. Она еще скажет спасибо. У Альбины... старшей сестры... не было такой возможности.

     - И ты спокойно рассуждаешь об этом? - подкинулась я на кровати. - Не пойму, на дворе средневековье, что ли? Как можно выходить замуж по указке?

     - Очень просто. Превыше всего - интересы семьи, и правила установил не я. Если думаешь, что поможешь Маське, потакая ее ребячливости, то глубоко заблуждаешься. Она - оранжерейный цветок, а за экзотикой, не привыкшей к засухе и морозу, нужен особый уход.

     - Но ты же привык, - пробормотала я менее уверенно, чем минуту назад.

     - Нет, Эва, не привык. И сделаю всё, чтобы перекрыть потери. Ты тоже по праву заслужила другую жизнь.