Sindroma unicuma. Finalizi

Также мне принесли сапожки, купленные по случаю приема, и шубку, оставленную в раздевалке в день последнего экзамена.

Время расставания неумолимо приближалось, и паника нарастала. Наконец, доктор, давший последние указания грузчикам, повернулся ко мне:

— Ну-с, больнушечка, пойдем на выход?

Не сдержавшись, я зашмыгала носом, и глаза увлажнились.

— Что за слезоньки ни о чем? — спросила Эр. На ней было необъятное серое пальто с черным воротником. — Надо прыгать от радости, а не грустить.

— Огромное вам спасибо! — поблагодарила я доктора и медсестру.

— Полноте. Это долг каждого из нас. И к тому же работа. Ваш случай — основа для серии полновесных докторских диссертаций, — утешил весело Улий Агатович.

В последний раз я оглядела ровные ряды кроватей и белоснежные треугольники подушек. В этих стенах, ставших временным домом, произошло мое второе рождение. А теперь от месячного пребывания не осталось и следа, даже цветы вынесли, раздав по кабинетам и аудиториям.

Как ни цепляйся за старое, а перемены всё равно настигнут. Без них невозможен прогресс, — вспомнились слова доктора.

Выдохнув, я решительно направилась к двери. Сначала из стационара в помещение медпункта, а затем в институтский коридор. Как оказалось, вчера стартовал первый день весеннего семестра. Каникулы закончились, а я пропустила их, болея.

Время выбрали с таким расчетом, чтобы спуститься в холл после звонка, возвестившего начало второго занятия, поэтому в коридорах было безлюдно. Нам мне встретилось ни одной души.

Эр и Эм шли рядом со мной и поддерживали, если я спотыкалась. А надо признать, шагалось весьма неуклюже. Поначалу закружилась голова, и пришлось сделать небольшую остановку на лестнице. Доктор тут же дал сосательные леденцы, и картинка перед глазами прояснилась.

Нас сопровождали мужчины — все как один в черных строгих костюмах, с рациями и микрофонами-наушниками. Служба охраны Департамента правопорядка, — вспомнились слова Пети во время речи премьер-министра на приеме. Люди Мелёшина-старшего.

Знакомые коридоры, знакомый холл, статуя акробата — святого Списуила и люстра под куполом, с предшественницей которой связаны адреналинистые воспоминания… Монтеморт при полном параде — еще миг, и отдаст лапой честь… Крыльцо, трёхрядье колонн… Внизу, у ступеней, тонированные черные машины и два фургона позади — наверное, для медицинской аппаратуры.

А еще снег, слепящий глаза на солнце, и слабый ветерок. На небе — молочно-аквамариновая акварель. Снова головокружение и повторная заминка, прежде чем удалось справиться с волнением и неограниченностью пространства как вширь, так и ввысь. После пребывания в четырех стенах мир снаружи выглядел нереальным, фантастическим. Мне казалось, за последний месяц жизнь ушла далеко вперед, забыв обо мне, и я безбожно отстала от поезда.

Улий Агатович протянул мягкий чехол, в котором обнаружились солнцезащитные очки мужского фасона.

— Наденьте. При случае подберете по собственному вкусу.

Действительно, в очках стало гораздо комфортнее и даже защищеннее.

Охранник открыл передо мной дверцу. Вот и настала пора прощаться.

Мой нос зашвыркал, да и доктор выглядел взволнованным. Не сдержавшись, я порывисто обняла его, и мужчина растерялся.

— Спасибо вам! Спасибо за всё!

— Не за что, дорогушечка. Я счастлив, что вы показали кукиш тому свету, и горжусь, что поучаствовал в вашей реабилитации.

С Эм я тоже обнялась, и она выглядела смущенной моей эмоциональной несдержанностью. А Эр сказала грубовато, хотя тоже расчувствовалась:

— К чему марать носовые платки? Я никуда не делась.

Но все равно я обняла медсестру. Хотя нет, скорее, приложилась к ее груди, потому что обнять Эр не удалось бы никому.

Эти люди находились подле меня круглые сутки, и благодаря им я стояла сейчас на крыльце, вдыхая февральский воздух. Чем еще отблагодарить их, как не вечной признательностью и безграничным уважением к мастерству и высокому профессионализму?

Мне и Эр предложили заднее сиденье машины, впереди сели двое мужчин. Я думала, автомобильная кавалькада двинется к институтским воротам, однако наша машина поехала к общежитию.

Вот и разошлись наши пути, — глядела я назад, выворачивая шею. В одной из машин, покидавших институт, уезжали Улий Агатович и Эм. Возможно, мы еще встретимся, а может быть, и нет, но я на всю жизнь останусь благодарна судьбе, сведшей меня с замечательными людьми.

— Зачем? — спросила я, когда машина остановилась около дверей общежития.

— За вещами, — пояснила Эр. — Поди не на день едешь. Бери, что посчитаешь нужным. А в Моццо прикупишь, если потребуется.

— Не надо. У меня всё есть.

— Не бери теплую одежду. Захвати что-нибудь легкое и летнее, — посоветовала медсестра и, увидев мое изумление, пояснила: — В Моццо среднегодовая температура — плюс двадцать восемь.

Эр осталась в машине, и водитель помог мне выбраться из салона, предложив руку. Совсем как Мэл. Рядом очутился второй мужчина. Наверное, это охранники, с которыми мне придется неизменно сталкиваться, так сказать, соседствовать. Бесстрастны, молчаливы, с уверенными походками и не мерзнут в костюмах на холоде.