Синеволосая ондео

Аяна медленно взошла на сцену. Её шаги были как неотвратимая поступь самой судьбы. Она сунула бубен обратно в карман голубого халата, стараясь не промахнуться, потому что руки дрожали, потом медленно расстегнула застёжку плаща и в одно движение сорвала его за капюшон, умоляя всех духов родной долины, включая Рогатого, чтобы не задеть лицо Кимата.

Её голубые волосы рассыпались по голубому халату, приглушённо блестящему в свете фонарей, и толпа встревоженно ахнула. Некоторые даже отступили на шаг от помоста, напирая на тех, кто стоял сзади.

– Ондео...– пронеслось в толпе. – Ондео!

Она села на табурет и поставила кемандже на колено.

Пао любила Тави, а он заставил её прийти к Аяне, которую та считала соперницей в борьбе за своего мужчину. Сердце Пао стонало. Голосом её сердца рыдала теперь кемандже.

Мелодия закончилась, и Аяна опустила смычок. Она встала и сделала пару шагов к Айолу, который отошёл в угол.

– Бранит невесту он свою за пылкий взгляд, тогда как сам гораздо в большем виноват. Погибла я, с собой забрав его дитя, а он забыл меня всего лишь год спустя. Презрел души моей страдания он так, что ясно стало: для него мы – лишь пустяк. Страдай, ничтожество, я буду отмщена, лишь только жаль мне, что расстроится она.

Показав пальцем в другой угол, где стояла Ригрета, Аяна сделала хлёсткое движение смычком в нескольких ладонях от груди Айола, Его ноги вдруг подкосились. Он начал заваливаться набок. Аяна вдруг вспомнила, как падали два ублюдка в Хасэ-Даге, напавшие на неё, и в животе похолодело. Айол падал точно так же, только в последний момент незаметно подставил руку, чтобы не удариться головой. Он коснулся досок помоста, один раз судорожно вздрогнул и обмяк.

Аяна провела по струнам кемандже, и та издала предсмертный вопль разодранной души.

– Душонку эту забираю я с собой. А ты сама распорядись своей судьбой, – повелительно бросила она Ригрете.

Она спустилась со сцены, гордо расправив плечи.

Кадиар заиграл весёлую мелодию, и Ригрета порхнула к краю помоста, щебеча песенку о том, что она вовсе даже и не расстроилась. Под эту песенку Айол незаметно покинул помост и к концу песенки уже шёл в платье и парике под руку с Харвиллом утешать дочь, оставшуюся вдовой в столь юном возрасте, даже не вступив толком в брак.

Аяна стояла и слушала, как они утешают весёлую Ригрету, как тут на сцену выскочила усатая Чамэ и объявила, что она получила наследство от внезапно почившего дядюшки, который подло поступал с девушками, и теперь может жениться на Ригрете.

Толпа рукоплескала. Ондео была отмщена. Кирья выходила за любимого.

Кадиар махнул рукой Аяне, подзывая её. Она взошла на помост из темноты, где стояла, дрожа, но это была не дрожь от страха. Это было новое, будоражащее, волнующее чувство, которое она не могла даже описать. И оно ей очень, очень нравилось. Она наслаждалась тем, как им хлопают и свистят, как кричат одобрительные слова. Аяна кланялась вместе со всеми, замирая от восторга и лёгкости, и краем глаза она видела, как сверкает ожерелье на волосатой груди Айола, который кланялся рядом с ней, и казалось, что всё это – волнующе и прекрасно.

9. Ветви двух деревьев

Паршиво. Худо и паршиво. Так говорил Верделл, когда они понимали, что что-то было удручающе дурным, мерзким, поганым. Таким, как это раннее утро. Таким, как всё, всё в этом паршивом мире.

Она сидела на лесенке поскрипывающего фургона. Две крепких выносливых лошади слаженно, споро шагали по дороге, и Кимат спал у неё за спиной. Чуть поодаль шёл привязанный Ташта.

– Что, похмелье после сцены? – спросила Анкэ, садясь рядом с ней и раскуривая маленькую трубочку. – Хочешь затянуться?

– Нет, спасибо. Мне не понравилось.

– А где ты пробовала?

– У хасэ.

– Я из тех мест. Моя мать была из Хурга-хасэна, а отец – из северного Фадо.

– Хурга? Мы шли с ними по степи. Я там познакомилась с одной девушкой...

Воспоминания накрыли её. Улыбчивая, милая Кадэр. Как там твоё сердечко? Утешилась ли ты детьми?

У Аяны на глазах выступили слёзы. Холмы, стылые поля, дорога, убегающая от неё, скрип телеги, прохладный воздух, запах дыма из трубки Анкэ. Какая-то ледяная безнадёжность застыла над миром, беспросветное опустошение, безвыходное безразличие.

– Куда ведёт твоя дорога? – спросила вдруг Анкэ. – Тебя там ждут?

Аяна подтянула ноги к себе и положила подбородок на колено. Она закрыла глаза, и из-под век текли слёзы. Этот вопрос она задавала себе каждый день, каждый вечер на долгом, бесконечно затянувшемся пути.

– Я иду к мужу, которого знала пять месяцев. Я не видела его почти два года. Анкэ, как ты думаешь, он ждёт меня?

Ветер продувал шапку и капюшон плаща, холодил мочки ушей и нос. Анкэ молчала.