Синеволосая ондео

– У нас фонари, – улыбнулся Харвилл. – А вообще в нашем деле темнота иногда только на руку. Скрывает огрехи костюмов и фона, чтобы не отвлекать от действия.

Они установили фонари на помост и зажгли один из них, потом вытащили небольшой весьма потрёпанный жизнью табурет и поставили его посреди сцены.

– Привяжи сына в это полотнище, что ты показывала. Ты будешь стоять вот тут. –  Харвилл показал на место около одного из ближайших пустых рыночных лотков. – Ты всё запомнила?

– Да. Но ты не слышал, как я играю! – сказала Аяна, привязывая Кимата за спину и накрываясь плащом.

– И не надо. Мне достаточно того, как отзывались о тебе люди, которые тебя уже слышали. Мы же не в театре крейта. Пусть это будет чем-то вроде проверки, – подмигнул он. – Хочу проверить свою удачу.

Да уж. Интересно, как отозвались бы о ней те девушки из Дома Белых Цветов в Фадо...

Толпа росла. Анкэ спустилась из фургона с чем-то металлическим в руках.

– Это головной убор из тех, что носят в Теларе, – сказала она. – Смотри, он как обруч вокруг головы, а сверху закрывает пробор. Чамэ! Причеши Аяну!

– Сейчас, Анкэ, – сказала Чамэ, выходя из фургона.

Аяна глянула на неё и остолбенела. Голос действительно принадлежал Чамэ, но всё остальное – костюм, состоящий из синего камзола и штанов, большая шляпа с красиво загнутыми полями и даже осанка – было чужим. Перед ней стоял стройный парень, смуглый, с небольшими усами и бородкой, и смеялся.

– Я сегодня герой-любовник, – сказала Чамэ. – Увидишь. Твоё лицо сейчас стоило неудобств, которые доставляют эти усы и волосы, заправленные в шляпу. Повернись, я причешу тебя.

Она встала на одной из ступенек фургона и причесала Аяну, распустив её волосы по плечам и надев сверху металлический обруч.

– Мы готовы! Айол тоже одет.

– Пора начинать, – кивнул Харвилл. – Ригрета, выходи и зажги фонари.

Аяна смотрела на него с не меньшим изумлением, чем на Чамэ. Харвилл стоял, поигрывая тростью, одетый в явно неудобный камзол, который откровенно расходился на его животе, как зелёная оболочка орехов ташты пытается лопнуть, когда они созревают, на коричневом блестящем ядре. Тесные брюки плотно облегали его полные ноги. Волосы Харвилла из тёмных неожиданно стали седыми, и Аяна вытянула шею и моргала, пытаясь рассмотреть их в свете фонаря. Харвилл заметил её интерес и потянул за свои пряди, приподнимая их над головой вместе со скальпом. Аяна испуганно ахнула и отшатнулась.

– Это парик, – сказал он со смехом. – Это поддельная причёска из овечьей шкуры.

В этот момент из фургона выпорхнула Ригрета, и Аяна забыла про скальп Харвилла ровно в тот же миг, как увидела её. Ригрета была туго затянута в блестящее жёлтое платье, которое открывало грудь ровно настолько, чтобы любопытный взгляд не мог уже ускользнуть, случайно попав в этот вырез, но не увидел ничего, что могло бы ослабить интерес. Пышная верхняя юбка приоткрывала пену кружевных нижних, из-под которых кокетливо выглядывали при ходьбе носочки атласных туфелек. Ригрета двигалась, как ветка плакучей ивы в дуновениях летнего ветерка, гибко, легко, плавно, но задорно, платье шелестело и переливалось, и несколько завитых прядок, выпущенных из причёски, темнели на фоне светлой шеи, своими локонами направляя взгляд к ложбинке в его вырезе. Её пухлые губы были ярко-алыми, а щёки – румяными настолько, что, казалось, горели. Аяна в восторге присмотрелась и поняла, что Ригрета нанесла на лицо краску.

– Иди на своё место, Аяна, – сказал Харвилл. – Ты надела тёплые штаны, как я говорил?

– Да. И рубашку, и штаны.

– Хорошо. Кадиару кашляющие и сопливые артисты ни к чему.

Кадиар поднялся на помост, наигрывая мелодии на маленьком струнном мендере,формой напоминавшем половинку груши. Народ, собравшийся на площади, зашевелился и стал подходить ближе к сцене.

Аяна отошла на место, которое Харвилл показал ей, пробираясь через уже довольно плотную толпу. Ригрета зажгла фонари, потом встала у края помоста и под сопровождение Кадиара исполнила несколько коротких весёлых песенок про красивых девушек, которые хотят любить, глядя с балкона на парней, гуляющих по холмам, но не осмеливаются из-за своих старых, вредных дэсок, а Анкэ в строгом наряде с возмущённым лицом бродила по сцене сзади неё и грозила пальцем.

Аяна огляделась. Люди, пришедшие посмотреть представление, были явно довольны, а два парня, стоявшие позади неё, обсуждали, что придаёт пышности жёлтой юбке Ригреты – количество нижних юбок или, быть может, нечто другое.

Анкэ под заунывную мелодию прочла небольшой нравоучительный монолог насчёт допустимости интереса девушек к парням, и Ригрета с опечаленным видом села на табурет на сцене. Она сидела, сложив руки на коленях и горько вздыхая, так, что плечи её поднимались и опускались, а всё, что виднелось в вырезе платья, двигалось в свете фонарей, привлекая ещё больше внимания.

Анкэ спустилась со сцены в темноту, и тут Кадиар внезапно заиграл быструю бравурную мелодию. На сцену из темноты взлетела Чамэ с усами и в шляпе и вытащила из-за пояса короткий, в две трети па, клинок.