Сингапурский квартет

Бэзил сбросил ботинки перед высоким красным порогом и вздрогнул: под ярким светом мощной лампы, предостерегающе простирая длинный палец, скалил квадратный рот Будда с отвисающими до плеч мочками ушей.

Квартира оказалась на втором этаже, куда нужно было подниматься мимо Будды по лакированной лестнице. Бэзил цепко хватался за перила. Ноги в носках скользили на навощенных ступеньках.

Длинный диван, полка с книгами, торшеры из китайских ваз и плоский ребристый телевизор, похожий на батарею центрального отопления, разделяли просторное помещение на отсеки - гостиную, кухню, спальню и кабинетик. Кухня походила на медицинскую операционную.

- Падай на диван, - сказала Барбара, - а я приготовлю нечто... В качестве помощника шеф-повара тебе поручается развлекать меня содержательными разговорами. Если хочешь, как говорят американцы, "воспользоваться ванной", это вон там...

"Вон там" оказалось углом, занавешенным пластиковой ширмой, на которой были нарисованы дамы и кавалеры, прогуливавшиеся возле Вестминстерского аббатства в Лондоне.

- Ты в Москве живешь в квартире или гостинице?

- В квартире. Но это не родовая квартира. Я раньше жил не в Москве. Мой город назывался Кимры, на Волге. Река такая.

- Кимры? И куда делся дом?

- Сгорел. Пожар...

- Ох, не дай Бог... Зато страховку отхватил! Ничего, построишь другой. Скажи по-русски Москва!

Бэзил сказал.

- Теперь название улицы, только произноси его так, будто сообщаешь своей русской подружке, хорошо?

Бэзил произнес:

- Неглинный переулок...

- Знаешь, я приготовлю "южный банкет" и "тарелку лодочника", потом что-нибудь северное, вроде равиолей.

- Ты с ума сошла! Сколько же времени уйдет?

- Десять минут, не успеешь скончаться от истощения... У меня полуфабрикаты и микроволновая печь... Если лень разговаривать, включи телевизор.

Он отнес блюда от микроволновки к широкому прилавку бара, над которым из специальных гнезд свисали рюмки. Достал из холодильника ледяной зеленый чай в фарфоровой фляге. Распаковал льняные пакетики с костяными палочками. Включил торшеры.

За окном разразился ливень.

Барбара прикоснулась щекой к его плечу.

Будто и не космы воздушных корней баньяна раскачивало ветром на улице. Будто капли дождя и не испарялись, коснувшись раскаленной мостовой, а жгли холодом, принесенным со стылых высот над Волгой...

Людей смешанной расы в китайских общинах называют "ни гусь, ни курица". Такое же отношение к смешанным бракам. Гусь женится на курице. Или петух берет в жены утку.

После капитуляции британских войск в Сингапуре в 1942 году стало ясно, что уход непобедимых белых из Азии - вопрос времени, хотя японцы и оказались разгромленными в 1945-м.

Отец Барбары не мог никуда уйти. Кто ждал его в Шотландии? Самой близкой осталась служанка, купленная в нищей китайской семье, главу которой убили террористы на каучуковой плантации в Джуронге. Несправедливо было бы считать отца Барбары наихудшим из надсмотрщиков. Так пал жребий - жертвы избирались наудачу. И было бы так же несправедливо сказать, что женщина, на которую пал жребий быть купленной мужчиной, не способна полюбить своего владельца. За белым инвалидом, разрушавшимся на глазах от болей и запоев, юная китаянка ухаживала так, как не смог бы никто другой...

Всякий брак неповторим. Всякая любовь - единственная. Мать Барбары любила шотландского мужа, как любила бы своего отца, останься он жив.

Благодаря маленькой китаянке оторванный от родины человек, подавленный нуждой и скручиваемый болезнью, оставался сильный духом. Жены и дети прощают любые неудачи и поражения, но не прощают слабости, если понимать их как противоположность мужеству или предательство. И однажды, когда пришли некие люди и потребовали выделять из пенсии, присылавшейся из Лондона, "масляные деньги", отец Барбары ушел из жизни, оформив у нотариуса свидетельство о браке с купленной подругой. На пенсию, за вычетом "масляных денег", втроем было не выжить. Потом пришлось бы продавать Барбару.

Люди, собиравшие "масляные деньги", говорили на странном языке. Человек назывался "лошадью", полицейский - "суховеем", деньги - "арбузными семечками", фонарь - "глазом", а курение опиума - "ублажением дракона". Но ещё в школе Барбара знала, что не они убили отца. Учась в университете, она подрабатывала после занятий официанткой в ночном баре, владелец которого считал престижным иметь в качестве прислуги "ни гуся, ни цыпленка". Это потрафляло свежему чувству независимости от колонизаторов. Однако, обслуживая воротил, Барбара понимала, что и эти ещё не главные хозяева.