"...июля 1952 года. Пережил припадок бешенства. Вывел своих вьетнамчиков на патрулирование в пять утра, возле одного дома взяли человека без документов. Конвоировали на пост и буквально в ста метрах от него упустили! Бандит бросился в боковую тропинку в камышах. Мой помощник, филиппинец Батуйгас, успел запустить следом гранату, а я разрядил в ту сторону весь магазин. Раз десять сказал своим, что они идиоты. Потом поутих. Все расстроились. Не из-за сбежавшего бандита. Я, их командир, да ещё легионер, впал в истерику, потерял лицо. В Азии такое - свидетельство слабости... Пишу рапорт об откомандировании. Жандарм из меня не получился.
2 августа 1952 года. Ответа на рапорт нет. Есть новые неприятности.
Задерживают суммы на оплату осведомителей. А нужны ещё 34 тысячи пиастров, чтобы покрыть взятые вперед и запущенные тайком в оборот. Поговаривают о мире. Что если он действительно наступит? Для меня не вовремя.
...получил неплохие деньжата за английский "Томпсон". Списали как поврежденный взрывом гранаты. Все равно часто заедал в болотной жиже. Получил взамен 10-миллиметровый французский "Мат-49". Своим вьетнамчикам обеспечил по американскому М-3. Самое удивительное, что у противника тоже стали встречаться "Маты". Говорят, потому, что к ним подходят русские патроны 7,62, которые поступают к коммунистам с севера... Кто-то делает неплохие деньги на продаже "Матов"!
Внимательнее присматриваюсь к вьетнамчикам. На соседнем посту сержанта-бельгийца связали и сдали противнику... Оказывается, наши календари разнятся во времени на 3639 лет. Их год насчитывает тринадцать месяцев. Как же мы поймем друг друга? Гляжу на новобранцев из местных: азиатская шкура, натянутая на европейский военный каркас, или наоборот? Азиатская манера ставить ступни не совместима с европейской манерой марша... Мое подразделение - готовая клоунада для цирка".
Листки выпали из пачки, переданной Барбаре.
"Странно, - подумал Бруно. - Меня отвергли, когда я серьезен. Серьезнее и искреннее я не поступал в жизни".
Мягко просигналил телефонный вызов. Звонить могли трое, знавшие про лежбище в "Герцоге": либо сын, либо Клео Сурапато, либо Джеффри Пиватски. Оказалось, Клео. Он спросил по-французски:
- Бруно, у тебя запой?
- Огненный. Жгу кое-что...
- Сжигая прошлое, становимся свободнее, хи-хи... Не так ли, Бруно?
В словах давнего партнера звучала непривычная сердечность.
- Свобода, друг, означает ещё и одиночество, - признался Лябасти.
- Так и есть, пожалуй...
- А я бы предпочел несвободу... Даже только возможность несвободы, ощущение этой возможности, которой не воспользуешься. Такое достижимо с великой женщиной...
Бруно подумал, что в восприятии китайца на другом конце провода он несет чепуху. Клео, однако, подхватил:
- ...И для великого европейского мужчины... В этих краях подобные томления разрешаются просто. Обзаведись наложницей.
У Бруно по-настоящему болело сердце. Потому и разболтался.
Список вещей и людей, которых невозможно купить или захватить силой, давно сократился для него почти до нуля. Дома, автомобили, яхты, любовницы, друзья, верные друзья... А когда пришла острая жажда обыкновенного, её удовлетворение оказалось за пределами доступной цены - будь ею даже его собственная или чья-нибудь жизнь. Существовало, оказывается, нечто, доступное сотням тысяч людей, но только не ему, Бруно. Ответное чувство. Нищий среди груд золота. Вот кем он стал.
- Мне бы хотелось поговорить серьезно. По важному делу, - сказал Клео.
- Важное не бывает срочным, - пошутил Бруно.
- Ты опять прав...
Бруно давно знал, что китайцы не ведут серьезных бесед по телефону. Как, впрочем, и не пишут деловых писем. Редко дают расписки. Личная встреча, договоренность с глазу на глаз - так решаются дела. Данное слово это все. Предложение принести клятву, даже в суде, воспринимается как оскорбление. Бумага имеет значение в одном случае - если с ней обращаются к богам и предкам. На красивых пергаментных листах, превращаемых жертвенным огнем в пепел и дым, которым прокопчены крыши китайских кумирен, пишутся одни и те же просьбы - просьбы о деньгах...
- Через сорок минут в баре этой гостиницы. Или хочешь подняться ко мне?
- Хочу подняться к тебе.
Клео положил трубку первым. За ним всегда оставалось последнее слово. Так повелось с их первой встречи на этой земле в 1953 году у южновьетнамского города Митхо...
...Задача, поставленная 13-й полубригаде 23 апреля 1953 года, считалась особо важной.