Синие шинели

Замарчик пробежал глазами акт, мельком взглянул на фотоиллюстрации.

— Раз ученые люди говорят, значит, так оно и есть, — согласился он. — Придется сказать вам — виноват. Пришлось подделать оттиски штампов и печатей, и записи кое-какие тоже.

— Цель?

— С производства, с шахты дезертировал, а хотел чистым остаться.

— Допустим… Но, мне кажется, тут что-то другое. А скажите, каким образом у вас оказался паспорт и другие документы на имя Райзиманова Ильи Алексеевича?

— Никаких документов, кроме моих собственных, у меня не было изъято.

— Странно. А вот в протоколе задержания лиловым по белому написано, что так было… И понятые подписали. Так были у вас эти документы?

— Нет.

— Ну что ж, послушаем, что говорит по поводу документов Лыков. Он же ваш дружок, вы сами об этом говорили.

Но едва Гинзбург достал из папки листы с протоколом одного из допросов Лыкова, как Замарчик перебил его:

— Вспомнил, гражданин следователь! Я ведь тогда очень расстроился, в парке, в Чирчике. И позабыл. Ночевали мы с Лыковым у одного моего кореша. Я с ним вместе срок отбывал. Ну был там еще один парень, а кто — не знаю. А когда утром встали и пошли опохмеляться, я случайно надел его пиджак. В пиджаке потом эти документы и нашлись.

— А кто же такой все-таки Райзиманов?

— Чего не знаю, того не знаю. И вообще, гражданин следователь, я больше показаний давать не хочу.

— Устали? — сочувственно спросил Гинзбург. — Понимаю, трудно опровергать всякий раз то, что невозможно опровергнуть. До следующей встречи.

Все эти разговоры шли бы, конечно, более определенно, если бы… Но эксперты из научно-технического отдела на вопрос, совпадают ли дактилоскопические отпечатки Лыкова и Замарчика с тем, который был обнаружен на выпиленном куске двери, отвечали отрицательно.

Эксперт Крюков дал заключение: фотокарточка в паспорте Райзиманова наклеена заново, оттиски печатей и штампы прописки тоже подделаны.

К этому времени пришел ответ на запрос, посланный Гинзбургом в то отделение милиции, которое выдавало паспорт Райзиманову. Подлинный Илья Райзиманов несколько лет назад был ограблен, и в своем заявлении писал, что преступники забрали не только деньги, но и паспорт и некоторые другие документы. Через год после этого случая Райзиманов умер, а преступление осталось нераскрытым.

Оперативно-следственная группа, расследовавшая дело об убийстве Аверина, вот уже который раз собралась в кабинете Кузьменко.

— Пожалуй, сделано довольно много, — сказал он. — Давайте обменяемся мнениями, договоримся о дальнейших действиях. Участие Лыкова в убийстве можно считать доказанным, но работы впереди еще немало. Владимир Никитович, — обратился он к Казаченко, — как у вас держится Лыков?

— Я уже говорил, что Лыков, когда я поставил его перед фактами, просил дать ему время обдумать сложившуюся ситуацию. Обдумал. И заговорил. Утверждает, что с ним был Замарчик. Но сам Замарчик это категорически отрицает. Был он с ними третьим или его там совсем не было, на этот вопрос мы пока не можем ответить. Ни положительно, не отрицательно. Надо работать дальше. Зацепиться пока не за что.

— А если Замарчик говорит правду? — подумал вслух Кузьменко. — Кто же тогда второй убийца?

— Я уже сказал: мы пока не в состоянии ответить на этот вопрос, — откликнулся Казаченко.

В разговор вступил Гинзбург.

— Райзиманов, — сказал он. — Документы на имя Райзиманова у Замарчика нашли. А самого Райзиманова в живых нет. Известно нам и то, что в этой компании находился третий, которому удалось скрыться. Если он напарник Лыкова по аверинскому делу, то мы хотя бы имеем его фотографию. Скорее всего, именно он изображен на переклеенной фотографии.

Кузьменко повернулся к начальнику НТО и спросил, успели ли они размножить фотокарточку с паспорта мнимого Райзиманова.

— Да, конечно, — ответил тот. — Вот, пожалуйста…

Он протянул пачку фотоснимков. Кузьменко, оставив себе один из них, раздал остальные всем собравшимся.

— Вот посмотришь на него — и ничего худого не подумаешь, — сказал Кузьменко, продолжая держать в руках фотокарточку. — Я только одно замечаю: видно, он из срока в срок попадает. Волосы так и не успели отрасти, когда он фотографировался. Постарайтесь, товарищи, хорошенько запомнить его лицо. Возможно, в ближайшее время мы с ним столкнемся. Не человек же он невидимка…

* * *

Лыков вошел в кабинет Казаченко мрачный. Сел на стул и начал сам, не дожидаясь вопросов:

— Задали вы мне задачку, гражданин начальник… Ночи не сплю, все думаю. И так прикидываю, и эдак, а деваться некуда. Решил по душам поговорить.

— Пора бы, — сказал Казаченко.

— Я же, как вы знаете по моему паспорту, прожил не так уж и много. А все равно моя короткая жизнь для меня самого загадка. Вы не удивляйтесь. Я как втянулся, так не мог уж вылезти. Вот в Новосибирске, если по-честному, я не врал брату сначала. Думал завязать. Но не получилось. А совесть меня особенно не мучала. Привычка… Иной раз даже сам себе объяснить не могу…

— Так что же вы хотите сообщить следствию? — остановил его Казаченко. — Ведь не зря же вы про свои переживания тут начали…