Синие стрекозы Вавилона

Бумага была официальным извещением о том, что детский садик и иные дошкольные учреждения микрорайона, убедившись в высоконравственности морального облика прогностической фирмы «Энкиду прорицейшн» полностью снимают все свои обвинения и отказываются от судебных исков. Кроме того, они обязуются возместить моральный ущерб, причиненный нашей компании, в том числе и публичным выступлением в средствах массовой информации. Господину Даяну выплачивается компенсация в размере 160 сиклей.

На фотографиях была изображена педагогическая дама в цветастом платье. Она стояла, сняв трусы и задрав подол. К ее круглому заду присосались проводки. Полуобернувшись, дама с глупой улыбкой смотрела на эти проводки. Ветерок слегка шевелил ее прическу.

Одни фотографии более подробно показывали лицо дамы, другие — ее жопу. Она была заснята в разные мгновения своего приобщения к нашей прогностической деятельности. Но и одной фотографии хватило бы...

— Иська! — молвил я, откупоривая первую бутылку гильгамешевки. — Иська, воистину, ты — гений!

Мы сдвинули четыре стакана и выхлебали их залпом.

Я очнулся не своей волей. Кто-то тащил меня, ухватив за ворот. Я слабо мычал и пытался высвободиться.

— Ну, ну... — ласково уговаривали меня.

Затем мне стало холодно, мокро и липко. Я пощупал лицо — оно было в урук-коле — и заплакал от бессилия.

— Что же вы... гады... делае... — пролепетал я, оседая.

Те, которые меня держали, были крепки. Они и не думали меня ронять. Пользуясь этим, я обвис у них на руках и стал качать согнутыми ногами, озоруя.

И тут меня стало рвать.

Проблевавшись, я обрел некоторую ясность. В сумеречной мути моего опьянения проступил скверик с памятником пророку Даниилу. Чугунный пророк, склонив голову на грудь и уцепившись пальцами в бороду, печально смотрел на перевернутые скамейки — их толстые короткие ножки, задранные кверху, неожиданно придали им сходство с запеченной курицей.

При мысли о курице мне опять стало дурно.

— Ну, ну, господин, — утешали меня.

— М-мур...зик? — выдавил я.

— Вот и хорошо, — обрадовался мой раб.

— М-мурзик, где остальные?

Мурзик прислонил меня к дереву. Я вцепился в шершавую кору, чтобы не упасть. Тем временем мой раб водрузил на место одну из скамеек.

— Скорее, ты... — сказал я, скользя пальцами по стволу. — Я... падаю...

Мурзик потащил меня к скамье. Я мешком повалился на нее. Мурзик воздвигся передо мной. Он чему-то глупо радовался.

— Что лыбишься? — осерчал я. — Пива принеси... Похмелиться желаю... И где господин Ицхак?

Мурзик поморгал, подвигал бровями и сказал, что господина Ицхака здесь нет.

— А я, значит, есть? — закономерно поинтересовался я.

Мурзик кивнул. У меня тут же закружилась голова. Я даже ногой топнул, только несильно.

— Не мотай башкой, у меня... ой. — Я рыгнул. — А я откуда здесь?

— Не знаю, — сказал Мурзик.

Я подумал немного. В голове тяжко ворочались неуклюжие мысли. Потом мне представились фотографии педагогической дамы с голой жопой. Мне стало весело, и я запел:

— Ах, Анна-Лиза, Анна-Лиза, промчались годы, пронеслися...

— Домой бы вам надо, — сказал Мурзик. И оглянулся.

Я тоже попытался оглянуться, но едва не свалился со скамейки. Это рассердило меня.

— Что ты тут... вертишься?

— Рикшу ищу, — сказал Мурзик озабоченно. — Господин... А если я пойду за рикшей, вы обещаете, что никуда со скамейки не пойдете?

— Да кто ты такой, смерд, чтобы я тебе обещал? — взъярился я. — Ты откуда взялся, холоп? Да ты, кваллу...

Тут я зевнул.

Мурзик наклонился, крякнул, взял мои ноги и вынудил меня лечь на скамью. Я с наслаждением потянулся.

— Всему тебя, Мурзик, учить надо. Даже такой ерунды не умеешь, как уложить спать вавилонского налогоплательщика...

В последнем слове я безнадежно запутался. В моем состоянии — ничего удивительного. Я видел однажды докера в моем состоянии — тот в течение получаса не мог выговорить слова «мудак».

Мурзик куда-то сгинул.

Телефонный звонок. Стараясь не шевелить головой, я протянул руку и уронил телефон на пол. Из трубки слышался чей-то хриплый крик. Я шевелил пальцами над трубкой, но ухватить ее не мог; оторваться же от дивана не смел.

Трубку взял Мурзик. Приложил к моему уху.

В трубке бесновался Ицхак.

— Баян, твою!.. — орал он. — Ты меня слышишь?

— Да... — слабо ответил я.

— Я в больнице!

— Изя! — нашел в себе силы я. — Иська, что с тобой?

— Палец на руке сломал, — сказал Ицхак.

— А я думал, ты это другим местом делаешь, — сказал я. — Выписывайся скорей и приходи, я тебе покажу. У меня тоже такая штука есть.

Несколько минут Ицхак бессильно поливал меня бранью. Потом совсем другим тоном сказал:

— Баян, а ты не помнишь, что там произошло?

— Не... — сказал я. — Меня Мурзик в сквере нашел. У Даниила. А как мы там оказались?

— Не знаю... Позвони Аннини, а? У меня пятилептовики кончаются, а здесь телефон, сука, платный...

— Иська, ты когда выписываешься?

— Завтра.

В трубке запищало. Ицхак еще раз выругался, и тут нас разъединило.

Аннини была дома. Она оставила нас после первой бутылки, поэтому у нее обошлось без приключений.