Синие стрекозы Вавилона

Девушка, похоже, наслаждалась неловкой ситуацией, которую сама же и создала. Решив, что мы с Мурзиком деморализованы в надлежащей мере, заговорила снова.

— Мы живем на земле не однажды. Мы живем множество раз. Мы умираем, чтобы родиться вновь. Снова и снова наша душа возвращается, чтобы совершать бесконечный свой круг по череде воплощений. Иногда она вселяется в животных. Иногда одна душа, будучи слишком велика, не находит для себя достойного тела и тогда воплощается сразу в двух человек. Что ж, случается и такое... Мы не всегда обладаем мудростью распознать, какую именно душу в себе носим. В тебе, Даян, живет душа великого человека, умершего много столетий назад.

Я приосанился. Мурзик взирал на меня как поклоняющийся на бэлова истукана.

— ...Или часть души, — продолжала Цира. — Но и части довольно, чтобы вознести тебя над многими... Чем ты занимаешься в жизни?

— Прогнозированием, — ответил я послушно.

Она вскинула руку.

— Вот! Вот! Ты прикасаешься к сокровенному! Я так и думала! Даян! — Она схватила меня за руку маленькой, горячей рукой и сильно стиснула. — Ты должен прийти к нам.

— К кому?

— К моему учителю, к Бэлшуну. О, если бы ты знал, какой это великий человек! Никакой мистики, все строго научно. У него два образования, оба технические. Он слесарь и закончил физфак в Ниневии, в тамошнем университете. Он открыл мое прошлое. Хочешь знать, кем я была прежде?

Я кивнул.

Она проговорила торжествующе:

— В прошлом воплощении я была княгиней Адурра, я возглавила войну моего народа против иноземных захватчиков. Когда учитель Бэлшуну отправил меня в прошлое... Я увидела себя в развевающихся белых одеждах на золоченой колеснице, среди полуобнаженных бронзовых воинов... о, Даян!

Она еще сильнее сжала мою руку и приблизила свое пылающее лицо к моему. Я поцеловал ее в шевелящиеся губы, покрытые фиолетовой помадой. У помады был клубничный вкус.

— Даян, — дохнула она мне в рот, — ты должен побывать в своем прошлом...

— Обязательно, — сказал я и полез к ней под свитер.

Грудки были на месте. И все такие же остренькие. Я уложил Циру на диван и пристроился рядом. На мгновение она приподнялась на локте и глянула через мое плечо.

— Мурзик, — позвала она, — иди к нам.

Это было уж слишком. Я не собирался делить девушку ни с кем. И уж тем более — с моим рабом.

Я сел, застегнулся. Я был обижен. А Цира продолжала лежать, слегка изогнувшись и уставившись сосками в потолок. Мурзик с разинутым ртом глядел на нее.

Внезапно меня охватила злоба.

— Ну! — крикнул я Мурзику. — Иди, трахай ее! Девушка ждет!

— Дурачье. — Она перевернулась набок и обвила меня ногами в голубеньких джинсиках. — Вы ничего не поняли, ни один, ни другой...

Мурзик собрал посуду и вышел на кухню. А я вновь расстегнулся и повалил Циру на диван.

Когда она ушла, я зверски наорал на Мурзика. Мурзик моргал, вздыхал и отводил глаза. Я всучил ему денег и велел сходить в экзекутарий.

И пусть возьмет там справку, что получил семь ударов березой. Без справки может не возвращаться. Без справки может идти, куда хочет, и считаться беглым.

Мурзик подал мне горячего молока, чтобы я успокоил взвинченные нервы, и ушел самовыпарываться.

Учитель Бэлшуну оказался рослым, тяжеловесным человеком лет сорока пяти, чем-то похожим на мясника — красные волосатые ручищи, торчащие из засученных рукавов, одутловатое лицо, редеющие темные волосы.

Он встретил нас громовыми раскатами приветствий и, не дав опомниться, препроводил к себе в гостиную.

У него был свой дом. Нижний и три верхних этажа он сдавал жильцам, а весь второй этаж занимали его лаборатория, маленькая гостиница для иногородних учеников и личные апартаменты мастера.

Я с наслаждением погрузил свою жопу в бархатное серое кресло, которое тут же податливо приняло форму моего тела. Мурзик в растерянности замаячил на пороге, не решаясь ступить на пушистый, как кошка, ковер.

— Друг мой, — зарокотал учитель Бэлшуну, — не смущайтесь. Ковер — всего лишь преходящее и суетное. Стоит ли заботиться о ничтожных, подверженных тлению благах, когда впереди у нас вечность и позади — срок не меньший...

Мурзик ничего не понял.

— Не ломайся, — перевел я бэлшуновы речи для своего раба, — иди сюда. Только сапоги сними.

Мурзик сковырнул с ног грязные сапоги и остался в носках. Комната сразу наполнилась запахом мурзиковых ног.

Девушка Цира еле заметно сморщила свой точеный носик, а учитель Бэлшуну громко расхохотался и повел Мурзика в ванную комнату. Из ванной Мурзик вернулся совершенно убитый — видать, никогда не видел такого количества кафеля, никеля и ковров. Носков на нем не было, а босые ноги источали запах дорогого мыла.

Отчаянно смущаясь, Мурзик пристроился в мягкое кресло, на самый краешек.

Учитель Бэлшуну мельком поцеловал девушку в лоб и уселся сам. Не уселся — развалился: большой, грузный, весь какой-то физиологический. Все в нем кричало — нет, даже не кричало — орало! — о могучей и грубой витальной силе.

— Ну-с, друзья мои, — начал он, надвинувшись на нас с Мурзиком, — моя Цира говорит о вас невероятные вещи...