Синие стрекозы Вавилона

— Нужно взломать дверь, ничего другого не остается, — вздохнула Марта. — Асенефу вырубим табуреткой по голове, прах завернем в простыни… Главное правильно распределить роли. Одна на улице ловит тачку, вторая бьет Аснейт, едва только доберется до нее (только не до смерти, не хватало еще со вторым трупом возиться), две берут прах и выносят из дома.

Все одобрили план. Мужская хватка у Марты, этого не отнимешь. За такой бабой как за каменной стеной. И что тебя замуж никто не берет, такую разумную?

— Только зачем дверь выламывать? — подала голос Манефа, во время жарких споров молчавшая тихонечко в углу. — У меня ключ есть.

Осторожно отворили дверь. Ступили в дом.

И тотчас из всех углов адски заскрипели рассохшиеся половицы.

Мария зашипела на Актерку — та вошла первой, но лисичка только плечами передернула: сама попробуй. Одна Манефа прошла бесшумно, и то потому лишь, что вообще земли не касалась ногами.

У Актерки в руке тяжелая трость с набалдашником. Взята в ателье проката костылей, куда лисичка — на то она и Актерка, чтобы роли представлять! — прихромала вчера совершенно преображенная, в пальто, специально для этой цели из мусорного бака вытащенном. Воняла очистками, кошачьей мочой, подслеповато моргала на брезгливо кривящую губы приемщицу, совала мятые мокроватые деньги за прокат трости. И так вжилась Актерка в роль увечной, что еще и подаяние два раза получила, пока до дома дошла.

Актерке поручено одолеть египтянку. «Ты ее в лоб резиновой штукой!» — воинственно размахивала руками Мария. Актерка коротко сказала: «Сделаю». И стало ясно, что сделает. Хоть мала, да двужильна.

Марта, с виду самая благонадежная, на улице — такси ловит.

Хорошо продуман план. Осуществить же его оказалось и того легче. Асенефа на кухне спала мертвым сном. Вся кухня, и столы, и пол, и раковина заставлены немытыми чашками из-под кофе.

Подобрали с пола исписанный листок бумаги, но прочесть ничего не сумели — сквозь плохую копирку писано канцелярскими каракулями.

Ходили, чашками звенели, шуршали бумагой, а Асенефа спит себе и лицо у нее блаженное. Как будто великий труд завершила.

В спальню заходили с еще большей опаской даже, чем на кухню. Все-таки Асенефа живая, ее и тростью по голове не грех съездить, ежели противоречить будет благому намерению. А покойник на то и покойник, чтобы его покой никто не тревожил.

А Белза, облаченный в тщательно отутюженный костюм, лежал на кровати так безмятежно, словно готов улыбнуться и сказать своим возлюбленным:

«Да что вы, девочки. Разве вы меня тревожите? Вы ничуть мне не мешаете. Я так рад, что вы здесь. Что вы вместе и любите друг друга. А где Марта?»

«Марта на улице, тачку ловит».

«А тачка-то нам зачем?»

«Поедем».

«Куда же мы поедем все вместе?»

«На кладбище, Белза, куда еще».

«Неохота мне на кладбище… Ладно. Только вот что: во-первых, теперь я христианин, так что и кладбище выбирайте христианское. Не вздумайте в капище меня тащить. И жертв кровавых не приносите».

«Это уж как ты захочешь, Белза».

«А во-вторых…»

— Мать Кибела! — тихо ахнула Мария. — Да он же нетленный!

Уже и Марта давно в такси сидела, ждала, пока бабы прах вытащат из дома, на счетчик, мерно тикающий поглядывала. Слишком хорошо знала цену деньгам Марта, чтобы спокойно глядеть, как натикивает все больше и больше. И без всякого толку.

Уж и шофер начал на Марту коситься недовольно.

А чертовы бабы все не шли.

Спорили над прахом.

— Если он действительно нетлен…

— Что значит — «действительно»? Ты что, сама не видишь?

— Раз нетлен, стало быть, удостоился такой праведности, что в землю его закапывать никак нельзя. — Это Мария доказывала, как всегда, с жаром.

— Какая там праведность? — любовно проворчала Манефа, а сама взглядом так и ласкает мертвое лицо своего совратителя. Худое, с тонким носом, с мягкими, как у коня, губами. — Похотливец он и развратник. И Джойса толком не читал.

— Не о том сейчас говорите, — вмешалась Актерка. — Если он праведен и нетлен, как это мы ясно видим перед собой, стало быть, прах Белзы уже не просто прах, а святые мощи. И не на кладбище его везти нужно, а в храм.

— В какой храм? — вскипела Мария. — Белза менял вероисповедания чаще, чем любовниц.

— В христианский, — твердо сказала Актерка. — По последней его вере.

Мария в раздражении махнула рукой.

— Христианин!.. Наверняка в эту веру он перешел не от души. Из шкурных соображений, что вернее всего. А может, чтобы Асенефа отвязалась. Многоженство ведь у христиан запрещено, супружеские измены почитаются за грех. Она его, небось, пополам перепилила.

— Насколько я знаю, христианами из шкурных соображений не становятся, — тихо возразила Манефа.

— Ты отстала от жизни, маленькая Фа, — заявила Мария. — Пусть лучше прах Белзы лежит в Оракуле. Все-таки именно там он отслужил большую часть своей жизни. Пусть приносит ему пользу и после смерти.

— Еще неизвестно, чудотворен ли прах.

— Нетленность сама по себе уже чудотворна.

С улицы раздраженно просигналила машина. Женщины спохватились.

— Это Марта. Поймала тачку. Разберемся на месте, бабоньки. Взяли!