Синие цветы I: Анна

– Это был риторический вопрос… Янвеке такой потерянный, жалкий. Я уже наловчилась кусать его не слабее, чем он меня. Едва ли с его стороны наши отношения выглядят приятнее, чем с моей.

– Забей. Если он до сих терпит, вместо того чтобы послать тебя далеко и надолго, значит, его все устраивает. Так чего его жалеть? Он вполне благополучен.

– Если я живу с ним и не ухожу, значит, и меня все устраивает, – произношу я с тайной надеждой, что ко мне Науэль проявит сочувствие и возразит.

Но Науэль холоден, как лед.

– Именно.

У него своя теория насчет домашнего насилия и, как ее следствие, ноль сочувствия к жертвам. Мы спорили на эту тему много раз:

– Если сам демонстрируешь уязвимость и готовность получить удар, рано или поздно тебя начнут бить, – заявлял Науэль.

– Некоторые просто бьют, – возражала я. – Обычно того, кто слабее. Женщину.

– Если бы очередной несчастной женушке было так плохо, как она говорит, она бы развернулась и ушла.

– А если ей некуда идти?

– Она ушла бы в никуда.

– Да? Ты сам бы решился отправиться спать на лавочке в парке?

– Я так и сделал. Если она остается, значит, она мазохистка, извращенка. Или по еще какой-то причине ощущает себя лучше, находясь в негативной жизненной ситуации. Видишь, человек мучается? Отойди, не мешай, кайф ему не обламывай. Поверь мне, такие вещи, как «быть избитым и униженным утром четверга» страдалец отмечает в своем ежедневнике заранее. Готовится к этому событию. Ждет.

Его высказывания были циничны сверх всякой меры, и, хотя я считала, что в жизни он не такой жесткий, как на словах, мы спорили до хрипоты.

***

Когда я проснулась, машина не двигалась, окруженная тьмой. Приподнявшись, я протянула руку к водительскому сиденью. Никого не было. Бессвязные, панические мысли прошили мой сонный сумеречный мозг, и я вдруг закричала во весь голос:

– Науэль! Науэль!

Передняя дверь распахнулась, и в темноте белесым пятном засияла голова Науэля.

– Чего ты вопишь? – недовольно осведомилась голова.

– Ничего, – быстро ответила я, радуясь, что он не может расслышать частые удары моего сердца. – Ничего. Я просто подумала…

– Что ты подумала? – Науэль уселся на свое место.

– Так, ерунда, – я вымучила неискреннюю улыбку, хотя Науэль даже не смотрел в мою сторону. – Что ты делал?

– Просто бродил поблизости, ноги поразмять. Хорошо, что ты проснулась. Можно включить радио, – он щелкнул по кнопке, и приглушенно зазвучала какая-то нудятина. Науэля наверняка перекосило. – Дерьмо, – прокомментировал он. – Хороших песен на радио меньше, чем серийных убийц на улицах ночного города. Старый я маразматик, забыл главное правило шестнадцатилетних.

– Какое?

– «Прежде, чем угнать машину, проверь наличие в ней магнитолы».

– Почему мы стоим? – с тревогой осведомилась я. – Топливо закончилось?

– Пока нет. Но если не придумаем, где раздобыть денег, то скоро встрянем. Может, ограбить кого-нибудь?

– Не смешно, – сказала я, подумав, что с него станется.

– На самом деле у меня есть идея получше. Видишь свет?

Приглядевшись, я действительно различила вдалеке созвездие маленьких разноцветных огоньков.

– Это фонари на лужайке, – объяснил Науэль. – Если выйти из машины, слышен ритм музыки. У нее вечеринка. Неудачно. Впрочем, все равно.

– У кого – нее? Твоей подруги?

– Ага. Полторы тысячи таких подруг. Какое сегодня число?

– Двадцать седьмое или двадцать восьмое, я думаю.

– Понятно. Не так много осталось.

– Не так много осталось до чего?