Синий дым

Камень многовековый и серый.В барельефах стынут святые.В вышине изнывают химеры,Разрывая немые рты.Отражается в тёмной витринеОбличающий Мирабо.В историческом магазинеДеревянный нищий с горбом.Он споит у стены, у входа,Перетянутый ремешком.Должно быть, урод КвазимодоС закушенным языком.Вот собор. По истёртым плитамОсторожно стучит каблук.В полумраке, в сводах разлитый,Замирает беспомощно звук.Вот полотна картин поблёкли.И всегда зарождает страх

На цветных нарисованных стёклахВот этот чёрный монах.Этот камень дикий и голыйСторож древних и тёмных былей.Может быть, и шаги ЛойолыЭти своды и стены укрывали.

Парижанка

«Черты француженки прелестной…»

А. Блок

Тогда ещё война не отшумела.Молчал ПарижВ обманном забытье.Был спущен флаг,Что ввысь взвивался смелоВеками на его стремительной ладье.И, вероятно, как в средневековье,В Париж спускались звёзды в темноте.Форт Валерьян уже дымился кровьюТех, кто навстречу шёл своей мечте.

Над Сеной облетели тополя.Над Сеной молчаливая земляИ под мостами чёрная водаНе уносила горькие года.Ты в эти дни пришла ко мне в больницуС нежнейшими мимозами из Ниццы.И маленькая тёплая рукаВ блестящей чёрной лайковой перчаткеС тишайшей нежностьюПритронулась слегка,Чтоб навсегда оставить отпечаток!В большом окне,Приплыв издалека,В тяжёлой битве бились облака,В большом окнеВдали Медонский лесБыл красной полосой заката скошен.В большом окне,

В нагроможденье тесном,На облака, на трубы крыш отброшенТвой силуэт,Кристьян,Легчайший силуэт француженки прекрасной.1940.

«Вот так обрушивается скала…»

Вот так обрушивается скала,И путник погребён обвалом грозным.Мы без ветрил плывём и без руля.Кто ж чертит путь по неподвижным звёздам?Испуганные ширятся глаза,Летят недоумённые вопросы,Когда внезапная жестокая грозаШвыряет нас на острые утёсы.Священник речь гнусаво говорил:«Не думал ты, но вот Господня воля…»У смертного одна собачья доля —Плыть без руля и без ветрил.

«Вспыхнет спичка и мрак озарится…»

Вспыхнет спичка и мрак озарится,И дымок папиросы летит.Серым слоем на сердце ложитсяТонкий пепел глубоких обид.Ночью мысли угрюмы и вздорны,На губах горький вкус папирос.Я ведь мальчиком непокорнымУ весёлого леса рос.Это всё городские раны,Это чёрная полоса.Одинокой тропою ГланаМы уйдём в голубые леса.Вот по-прежнему солнце играетВ чаще зелени молодой.Только глупое сердце не знает,Как нам справиться с болью такой.1948, Париж, «Русские новости».

«О том, что прожито и пережито…»