Синий краб

И она стала говорить про ночное море, про пустой берег. И про то, как хорошо, когда видишь вспыхнувший маяк. И как будет здорово, если на озерном берегу тоже загорится маячный огонек. Поставить у причала деревянного великана с фонарем в руке! Будто он вышел из лесной сказки и светит, светит, чтобы никто не заблудился вдали от земли, не проплыл мимо пристани.

Лена говорила и придерживала Лерку за большую пуговицу. Он не двигался. Смотрел ей в лицо. Не в глаза, а куда-то на подбородок. Но слушал внимательно. И, когда Лена замолчала, нетерпеливо шевельнулся.

— Ну давай…

— Что «давай»?

— Делать великана! Это будет озерный царь, да? На море — морской, а здесь — озерный?

Он не суетился, не прыгал, но Лена увидела, что он весь просветлел, и каждая жилка в нем словно звенела. И глаза Леркины, темные глазищи, сделались горячими, янтарными.

— Ну да-вай… — медленно и с нажимом повторил он.

— Давай!

Они навалились на корягу, и та ухнула, покатилась, ломая кусты. И плюхнулась на глубокое место. Следом, как снаряд, ринулся Лерка. Уже снизу он крикнул:

— Только не надо фонаря! Я сделаю голову с глазами, чтоб светились!

Они привязали корягу к корме Лениной косынкой.

— Я буду грести, — поспешно сказал Лерка.

Грести он не умел. Весла были увесистые, и Лерка вразнобой плюхал ими по воде. Упрямо сопел и не смотрел на Лену. Лена украдкой вскидывала на него глаза. Еле сдерживала тревогу: очень уж тонкорукий и маленький был гребец, а весла такие толстенные.

Правой лопастью Лерка неловко чиркнул по воде, и на Лену посыпался целый дождь брызг, желтых от вечернего солнца.

— Дай-ка мне одно весло, — сказала она. — Дело быстрее пойдет.

— Бери, — согласился Лерка и подвинулся к борту. — А ты умеешь грести?

— Немножко умею. Сюда-то я добралась.

С одним веслом Лерка управлялся лучше. Лена старалась не перегребать его. Лодка пошла заметнее. Безголовое чудище нехотя тащилось на буксире, поворачивая к небу то одну, то другую лапу.

Все-таки они едва двигались. Почти час ползли эти двести метров. Лерка совсем измотался, но Лена не решалась отобрать у него второе весло. Наконец подошли к месту, и лодка заскребла по дну.

Лерка прямо в сандалиях спрыгнул в воду и ухватился за корягу. Но та, как якорь, цеплялась лапами за дно.

— Не вытянем ведь вдвоем-то, — сказала Лена. Лерка обнял себя за плечи, постоял над корягой. Толкнул ее коленом. Она даже не шевельнулась.

— А попросим первый отряд, — предложил Лерка.

— Будут они возиться…

— Будут, — пообещал он. — Я им скажу, что это надо.

Он ушел и скоро привел четверых мальчишек, самый маленький из которых был ростом с Лену.

Они со сдержанным интересом взглянули на корягу.

Могучий Олег Пинаев, по прозвищу Пендаль, спросил:

— Зачем вам эта древесина?

Лена подняла палец:

— Тихо… Потом узнаете. Ну-ка, помогите поставить.

Пендаль и трое его приятелей засучили штаны и единым махом вынесли на берег безголового Озерного Царя.

— На лапы ставьте, — распорядился Лерка. — Да подройте лопаткой, чтоб не упал.

— Опять эта козявка чудит на весь лагерь, — суровым басом сказал Олег. Но корягу они подняли, и «Повелитель озера» прочно встал на три растопыренные ноги.

Он стоял, чуть согнувшись, подняв одну расщепленную «руку», а другой почти упираясь в песок. Непонятный, безголовый. Чего-то ждущий. Лерка похлопал деревянное чудовище. Быстро глянул на Олега и сказал непонятные слова:

— Вот и все. Ну-ка, встань, потому что пора…

Пендаль хмыкнул, провел пятерней по Леркиному ежику, а Лене сказал:

— Вы к нам сегодня приходите ужинать. Компоту будет невпроворот. А потом песни петь будем. Костерчик запалим. Нынче мы без начальства, будем петь до ночи.

Первый отряд очень любил петь песни.

Был уже совсем вечер. Солнце сползло на краешек неба, и тонкие облака на западе набухли розовым светом. Зеленовато-синий мрак залег в лесу, обступившем лагерь. Только стволы у близких к опушке сосен горели спокойным золотом среди этой тьмы. Они словно изнутри светились.

Лерка, расшибая коленки о кромку ржавого ведра, притащил сырую глину.

Он дышал часто и весело, будто после отчаянной игры в «сыщики-разбойники».

— Ты же совсем измучился, — обеспокоенно сказала Лена.

— Я?! — он изумился так искренне, что Лена не сдержала смеха:

— Ох, Лерка, Лерка…

А он разгорался задором, как уголек на сухом ветру.

Вытряхнув глину, Лерка повернул ведро и кулаком продавил две дыры в проржавевшем боку. Деловито сообщил:

— Глаза будут.

— Как глаза? Где? Ведь голову ты из глины хотел делать?

— Ну, очень просто, — сказал он нетерпеливо. — Сверху глина, а внутри ведро. Чтобы свечкам хорошо горелось… Ну, пойдем за лестницей!

Лена вспомнила тяжеленную лестницу, брошенную у сарая. Тащить ее на берег, с больной ногой… Лерка тут не помощник. Да и велика она, эта лестница…

— А долго ты будешь голову делать?

— Не… — успокоил он. — Это я быстро. — Он решил, наверно, что Лена устала и хочет спать.

— Давай тогда я тебя на плечи поставлю, — сказала Лена. — Ты не свалишься?

— А ты удержишь?

— Тоже мне, тяжесть! Я в походе рюкзаки по тридцать кило носила. Думаешь, ты тяжелее?

— Двадцать девять, — сказал он и почему-то вздохнул.