Синий олень. Трилогия (СИ)

– И не диво, Петенька, нынче больше тебя никто не потрудился, – строго заметила Прасковья Тимофеевна.

– У меня тоже есть тушенка, и сахар есть, – смущенно обратилась к ней Злата, – я сейчас принесу.

– Вот и хорошо, принесите – вместе оно всегда веселей, – обрадовано начал Кулаков, но Прасковья Тимофеевна немедленно его осадила.

– Ты свое съел, – сердито сказала она и поднялась. – Пошли.

– Куда? Я еще тут посижу, я…

– Больно уж ты много балаболишь, дай людям отдохнуть. Пошли, пошли, Михалыч.

Фельдшер вздохнул и покорно поплелся за ней, а Петр, с улыбкой проводив их глазами, обратился к Злате:

– Ешьте, Златушка, плеснуть вам немного чистого медицинского для бодрости?

– Плесните, – она зажмурилась, сделала глубокий вдох и проглотила налитый им спирт.

– Никак не привыкнете? – мягко поддразнил Муромцев.

– Не ставила себе такой цели, – рассмеялась Злата, но смех ее тут же оборвался, и она печально сказала: – Заходила сейчас к нашему Веселову – он в сознании и просил передать вам спасибо. Хотя понимает, что ему недолго осталось.

Петр нахмурился:

– Мой отец как-то рассказывал, что в пятнадцатом году во время войны ему удалось спасти раненого, проведя санацию брюшной полости спустя сорок восемь часов после ранения. К сожалению, я сразу увидел, что у Веселова не тот случай, но… Я помню, однажды, когда я еще был на втором курсе, мы проходили практику в больнице, и в хирургическое отделение привезли женщину – мыла окошко и выпала с пятого этажа. Состояние было безнадежное, хирург сказал: «Оперировать нет смысла, она умирает». А она, оказывается, была в сознании, все слышала и поняла его слова – открыла вдруг глаза и посмотрела на нас таким взглядом, что я до сих пор не могу его забыть. И умерла. Так вот, у вашего товарища сегодня был такой же взгляд.

– Ваш отец тоже был врачом? – тихо спросила девушка, опустив ресницы.

– Мой отец окончил медицинский факультет Петербургского университета, был известным ученым-физиологом, – спокойно ответил он. – В молодости он работал под руководством самого академика Павлова, а после революции много лет читал лекции в Ленинградском мединституте и Военно-медицинской академии.

Злата заставила себя посмотреть ему в глаза.

– Мне сказали, что он был арестован, как шпион, – сказала она. – Что вы скрываете это, не указали в анкете, и даже что вы… что вы, возможно, тоже шпионите на немцев. Я, разумеется, понимаю, что все это глупости, но вы должны быть осторожны, потому что за каждым вашим шагом следят.

Вся кровь, казалось, отхлынула от лица Муромцева, он откинулся назад, и на щеках его заходили желваки.

– Кто вам это сказал?

– Царенко. А ему сообщил Кулаков – он говорит, что знает вас по Ленинграду.

– Какого черта, я никогда его прежде не встречал!

– Вы просто его не замечали, а он вас помнит – он жил, кажется, где-то по соседству от вас. Царенко велел ему пока молчать, но вы должны знать, что командир вас ненавидит и в любую минуту может использовать это против вас.

– Ненавидит? – потрясенно переспросил Петр. – За что меня может ненавидеть Царенко, что я ему сделал?

И тут Злата, не выдержав, разрыдалась, а потом сбиваясь и путаясь, начала рассказывать – о той ночи на берегу реки Сож, когда командир взял ее силой, об их короткой связи, окончившейся после гибели Феди Бобрика, об отказе, которым она ответила на его нынешнее предложение.

– Он угрожал, он ненавидит вас из-за меня! Он ненавидит вас, потому что я вас люблю! Я знаю, что вы меня презираете, но я вас люблю! Я люблю вас, товарищ, военврач, я люблю тебя, Петенька, мой ненаглядный, родной мой!

Словно свет вспыхнул в полутемной каморке, где они находились, – такое сияние озарило внезапно лицо молодого военврача при последних словах Златы. На миг он закрыл глаза и встряхнул головой, словно хотел убедиться, что не спит, потом вновь открыл их и глухо спросил:

– Это правда, Златушка? Знаешь, я недавно задремал, потом ты сюда вошла, и я очнулся и решил сначала, что ты мне пригрезилась. Может, мне и вправду это снится?

Она вытерла слезы и улыбнулась.

– Каких вы хотите доказательств, товарищ военврач? Какие потребуете – такие я вам представлю.

– Это тебе решать, – пристально глядя на нее, медленно произнес Петр, не трогаясь с места.

Она поднялась, обошла стол и, положив руки ему на плечи, почувствовала, как пульсирует кровь под тонкой гимнастеркой.

– Я уже все решила.

Он прижался щекой к тонким пальчикам и на мгновение словно застыл, а потом вскочил на ноги и, заключив ее в свои объятия, начал целовать. Забыв обо всем на свете, они срывали с себя одежду, и лишь в какой-то момент у Петра в подсознании что-то сработало – он сообразил закрыть дверь на крючок.

Часа через два их разбудил громкий стук. Крючок вылетел из своего гнезда, и дверь широко распахнулась. В разверзшемся проеме стоял Царенко, а из-за его плеча выглядывала хитрая мордочка фельдшера Кулакова.